О проблеме партийности литературы в «классической» английской прозе начала XX века. Арнольд Беннет
к. ф. н. В. Л. Терёхин

Классовый подход в литературе — не вздорная выдумка фундаментальных марксистов, а необходимость, понуждающая использовать оплеванный ныне ленинский метод, когда другие не годятся. Сразу уточним: партийность обычно свойственна «империальным» литературам, литературам мировых держав, где сильно расслоение социума. Яркий пример литературы «среднего класса» в английской прозе начала XX века — творчество Арнольда Беннета. Судьба писателя, жившего с 1867 по 1931 гг., в чем-то оппозитивна судьбе писателей, претендовавших на роль классовых вождей (Горький, Тагор, Лондон и т. д.). Его газетные поделки оказались просты и понятны для зажиточного английского обывателя.
Писательская карьера Беннета была сколь успешной, столь и традиционной: он начал с газетных заметок, а кончил романами. Свой первый рассказ «Человек с севера» он опубликовал в 1895 г. Далее следуют сборники рассказов, романы «Анна из Пяти городов» (1902), «Клейхенгер» (1910), его продолжение «Хильда Лессуей» (1911). В последнем произведении, как указывается в БСЭ, автор «реалистически показывает провинциальный район, превращающийся в индустриальный центр» [2].
А вообще, к концу жизни Беннет, как утверждается в предисловии к сборнику рассказов «Гримированная улыбка Пяти городов» (The Grim smile of the Five towns. L., Penguin Books, б. г.), стал «одной из наиболее почитаемых фигур в литературном Лондоне». Правда, «буржуазные проблемы», которые затрагивал в своих вещах Беннет, были далеки от реалий большевистской эпохи. Поэтому советский литературоведческий истеблишмент был немилосерден к писателю: без особых церемоний Беннета зарядили во вторую или третью обойму английских «реалистов» первой половины XX века, упоминали о писателе вскользь, в обзорах (в лучшем случае, как о малоудачливом английском эпигоне Марка Твена).
Отдадим должное Беннету: его проза — это, прежде всего, вежливый, выверенный до мелочей английский юмор. Напомним в этой связи: к XX веку английская литература дифференцировалась по тематике, но юмором одинаково блистали и Р. Киплинг, и О. Уайльд, и У. Коллинз, и Г. Уэллс, и Э.М. Форстер, и С. Баттлер, и А. Конан-Дойль. Печальная авторская самоирония позволяла слегка сгладить звериные условности человеческого социума эпохи капитализма свободной конкуренции.
В академической истории английской литературы Беннета причисляют к «мопассановской школе». Однако, вспомним: Мопассан — это «беспощадная правда жизни»; ее воспроизведение в нарративной ткани «более полное, более захватывающее, более убедительное, чем сама действительность» [1]. Ну, а мир, заявленный Арнольдом Беннетом, влачит свое уютное существование гле-то посередине между большой нищетой и большим богатством. Творчество Беннета — это лишь живописное, не лишенное юмора описание быта коммерческих агентов, маклеров, мелких и средних торговцев в тихой английской провинции, где развито керамическое производство.
Газеты, для которых без устали писал Беннет, понуждали его ориентироваться на состоятельную публику. Классовый, точнее кассовый состав читательской аудитории писателя в 1900-е гг. опирался на людей, владеющих и распоряжающихся собственностью. Их малоразмерный внутренний мир адекватен миру беннетовских героев: и те, и эти зациклены на деньгах, воздержанны, строги, работоспособны до угрюмости, скупы, немногословны, расчетливы, а в минуту отдыха, порой, болтливы. (Вполне вероятно, Беннет, как всякий писатель, проектировал в рассказах самого себя: именно перечисленных выше качеств ему недоставало, когда он попытался стать негоциантом.)
Другим профессиям (в особенности рабочим — присутствуют разве что безликие кухарки и горничные) и вовсе не повезло. Правда, изредка в тексте беннетовских опусов возникает фигура адвоката, который знает все про всех и всегда в выигрыше. Обратимся еще раз к биографии писателя: в юности Арнольда Беннета к адвокатскому поприщу готовил отец, сам адвокат, но сын, едва ему исполнился 21 год, покинул Стаффордшир и устроился работать клерком в одной из лондонских фирм...
Беннет держит социальную планку: ни один из его героев не опускается ниже раз и навсегда обозначенного социального сттуса; автор жалует только людей достойных, состоятельных, полезных членов общества.
Персонажи Беннета варятся в мире воображаемого настоящего, созданном по прихоти писателя. Что такое «Пять городов»? Это разросшиеся промышленные поселки, расположенные весьма близко друг от друга; в этой местности издавна добывают глину и изготавливают из нее посуду, гончарные и керамические изделия, производят фаянс и фарфор. Поттериз — так назывался район Англии, где родился и вырос сам автор; «Пять городов» — это уже выдуманная страна буржуазного писателя Беннета, невидимой стеной отсеченная от мира реального: где-то там далеко Лондон и совсем на краю света Америка. «Пять городов» вовсе не пять, а больше: в их число включаются Торнхилл (Turnhill), Дерби (Derbi), Нип (Knyp), Блекридж (Bleakridge), Бёрсли (Bursley), Лонгшоу (Longshow), Гэндбридж (Hanbridge), Брэдшоу (Bradshow), Бриндли (Brindlew). Каждый из городов особенен, неповторим, выполняет свою исключительную функцию в общей инфраструктуре промышленного района (так Бриндли — нечто вроде транспортного узла).
Исподволь, между строк, подразумевается, что у героев рассказов Беннета есть свои трудовые будни, что эти респектабельные люди не брезгуют, порой, месить глину, париться у печей для обжига, плавить фарфор, фаянс, но их трудовая деятельность остается за кадром. Писатель отдает предпочтение уютной беседе у камина, семейному ужину, чаепитию или, на худой конец, дружеской пирушке с пивом и коньяком. Приватные взаимоотношения, любовные треугольники, личные привязанности куда интереснее автору, чем керамическое производство во всех его технологических подробностях — лишь бы подальше от жгучих общественных проблем, которые бурлят где-то там, в Лондоне.
Отличительная черта героев Беннета — внутренняя сдержанность. Традиции готических романов, мертвящий романтизм Кольриджа одинаково претят автору — ничтожны причины, которыми обусловлены поступки персонажей; надуманны коллизии, из которых складываются каркасы нехитрых сюжетов. Русскому постсоветскому читателю такое «мелкотемье» непонятно: разве так у нас писал Зощенко? Ведь даже у Зощенко мышление каждого ничтожного обитателя коммуналки кривозеркально отражало глобальные процессы, происходившие в Советском Союзе в 1910 — 1930-е гг.
Однако, в Англии у Арнольда Беннета нашлась своя аудитория и не малая: в своих произведениях писатель нащупал тот социальный тип, который оказался близок потенциальным читателям. Героев Беннета ведет по жизни чувство (но редко в разладе с расчетом), политикой они не интересуются. Коллизии стандартны: не уследил пасынок Гораций за сводным братом Сидни и тот свалился с лестницы, сильно расшибся (рассказ «Лионский шелк»). И вина Горация вечна и неискупима. Пасынок Гораций становится парией в семействе вдовы Капул и жертвует своей юностью и молодостью, занимаясь исключительно братом Сидни, в общем-то пустым и никчемным человеком. В отчем доме жизнь не ладится, с любимой девушкой Эллой — все наперекосяк; в итоге Гораций отправляется в Германию и заводит там свое дело. Кстати, бегство, исчезновение — излюбленный прием писателя: его герои не любят копаться в своих переживаниях. Почувствовав психологический дискомфорт, они без промедления покидают место, где им нанесли обиду или уязвили их самолюбие, но после обязательно возвращаются — происходит своеобразная психологическая релаксация.
Рассказы Беннета удивительно монотонны: сказывается тяга автора сводить любой конфликт к столкновению (начавшемуся когда-то) «удачника» и «неудачника». Дилемма эта, осложненная кровным родством героев, утомляет читателя. Подшучивая над незадачливыми братьями и сестрами, Беннет профанирует саму серьезность писательской задачи (ведь в потенциале любой английский писатель немножечко Диккенс и Свифт). Топчится преуспевающий Беннет на освоенном однажды литературном пятачке и, как истый консерватор, большего не желает. Время от времени он предпринимает вялые попытки осложнить коллизию: совмещает в одной персоне «удачника» и «неудачника». Получается, впрочем, еще хуже: живой юмор уступает место бульварной мелодраме. Яркий тому пример — рассказ «Канун нового года».
Главный герой рассказа, Тоби Халл, юность провел в Торнхилле, удачно женился — на Прискилле Братт, любимой и единственной дочери состоятельного отца, владелице и наследнице прекрасного дома. Казалось, что еще нужно? Но Тоби не по душе легкая жизнь: ему нужны препятствия, он не желает быть говорящим рабом, которому выпал счастливый жребий — стать придатком богатого дома. Эпизод «исхода» Тоби — мнимая кульминация — прописан нарочито плоско: «Куда собрался?» — спросила... Прискилла, он (Тоби — В.Т.) помедлил секунду и ответил: «Мерика» [3]. Определенно, Тоби отправляется за океан не столько в поисках личного счастья, сколько в надежде реализовать себя. Многое непонятно: например, вялая реакция супруги на отъезд мужа. Беннет беспорядочен в деталях (хотя почему-то зачислен в классики); лишь изредка он лениво разжевывает самые нелепые места своему не менее ленивому читателю, уютно устроившемуся в покойном кресле за воскресной газетой.
Итак, Тоби переплывает на корабле Атлантику, крутится в Нью-Йорке, потом оседает в Трентоне, в штате Нью-Джерси. Эта местность, как мимоходом замечает автор, «является Пятью городами Америки» [4]. Здесь Тоби Халл наконец преуспевает на ниве керамического производства. Беннет (чувствуя, что рассказ пишется как-то неубедительно) запоздало, вскользь, пытается мотивировать скоропалительный отъезд главного героя: «Он желал быть абсолютно свободным; и также... он желал, чтобы его жена была совершенно свободной» [5]. Внутренний мир главного героя писатель до конца так и не раскрывает: один-два поступка, вроде пресловутого «исхода», слабо характеризуют его расплывчатый образ. К примеру, на тот случай, если читатель задастся вопросом, почему вдруг Тоби Халл вернулся в Англию, Беннет вскользь сообщает, что у главного героя на родине умер друг. Что за друг? Как его имя? Зачем он упоминается? Не стоит выискивать истину между строк. Просто Беннет может громогласно называться каким угодно «последователем» Мопассана, но он не мастер.
И закономерен скучный финал: родной Торнхилл, Тоби стучится в знакомую дверь. Бывшая мисс Халл, а ныне вдовая мисс Тэнсли, без труда узнает бледного суженого. Завязывается не то диалог, не то запоздавшая на двадцать четыре года перепалка. Писатель вкладывает в уста героев вялые реплики, чтобы было чем заполнить положенный по контракту газетный столбец. В этом и заключается истинная кульминация: конфликтует здесь сам с собой автор, которому обрыдла его нерентабельная профессия и осточертели его псевдоперсонажи, нравственные калеки, чей удел — вечно мучиться в нехудожественной, аморфной конструкции газетного рассказика-однодневки. Осталось только усыпить послеобеденного субботнего читателя, чтоб газета выпала из рук; и тут способ надежный — хэппи-энд. Вот Тоби Халл, узрев на стене фото дочери Прискиллы, засобирался проведать некоего Неда Волклейтса (еще один беннетовский призрак). Бывшая жена напоминает ему о зонтике, но Тоби уверенно заявляет, что зонтик он не забыл, что он еще вернется и пр. Прискилла, естественно, довольна сверх меры. Этим и завершает автор нарративное изложение фактов и ситуаций, которые упорно пытается выдать за рассказ, а записные критики — за «классику» английской прозы...
Ну, а каким же был сам писатель в юности? Вот один из вариантов: недалекий, не способный к серьезной карьере (обреченный застрять где-то посередине ее), юноша по имени Филлип, — герой самого неудачного и бестолкового рассказа сборника «Гримированная улыбка Пяти городов» «Новости о помолвке». Сюжет рассказа гол как ощипанный цыпленок. Молодой человек, единственный сын у состоятельной матери (опять-таки социальный статус...), возвращается из Лондона, где учится. В столице Соединенного Королевства паренек повстречал некую Агнес, на которой непременно хочет жениться. Все пути ведут к счастью, даже путь домой — есть чем позабавить любимую маму. «Я сделал предложение Агнес и она приняла его, — восторгается Филлип, — а мама даже не подозревает, что мое счастье так близко» [6]. Юноше, однако, невдомек, что его отослали на учебу неспроста: мама в его отсутствии взялась устраивать личную жизнь — подбила старого друга семьи мистера Никсона сделать ей роковое предложение. Далее следует примитивная развязка: в присутствии Сары, — так зовут мать, — мистер Никсон, преуспевающий делец сорока пяти лет, огорашивает Филлипа нежданной «новостью». Юноша потрясен «мистическим» совпадением — и великодушно решает не портить маме настроение, умалчивает об Агнес. «Мы живем и учимся» [7], — такой вывод делает автор, заканчивая эту убогую историю.
Простим автору примитивность замысла: он лишь штатный колумнист воскресной газеты. Не удивляет и неоправданное обилие действующих лиц: Беннет пытается скрепить ими расползающуюся по швам нарративную ткань. Псевдоклассик Беннет испытывает неосознанное влечение к объемному художественному полотну — он выдумывает сквозных героев, судьбы которых прослеживает сразу в нескольких рассказах; само существование этих персонажей позволяет автору стягивать воедино избыточный текстовой материал, т. е. он пытается придать разным текстам некую единую эпическую завершенность.
Диву даешься: уже начались 1910-е гг., вместе с международной напряженностью и нарастанием социальных противоречий зарождается и новый метод восприятия действительности и ее отражения в художественном (в том числе и литературном творчестве). Марсель Пруст уже трудится над своей 15-томной эпопеей «В поисках утраченного времени», Джеймс Джойс через несколько лет выпустит в свет «Дублинцев», Вирджиния Вульф смутно предощущает образы «Миссис Дэллоуэй», а Беннет пятится назад, в XIX век. На самом деле его стилистический инструментарий безнадежно уступает мастерству Мопассана: образы искусственны, вторичны, не запоминаются. Злоупотребляет Беннет и шрифтовой разрядкой: особенно не везет вербальным связкам и местоимениям: текст сильно загрязнен галлицизмами вроде Chic [8] (hat — шляпа, англ.), Gazette [9] и т. д. Авторские метафоры сухи, скучны — наподобие «сцена частного бара более загадочна, чем частные подмостки» [10], или «чудесный детский жест — жест нерешительного фокстерьера» [11], — они кажутся вымученными, плоскими и по сути никак не обуславливают психологическое развитие образов. Словесное манипулирование подавляет стиль. Нарративная ткань, впопыхах скроенная газетным колумнистом Беннетом, не держит словесную нагрузку, рвется то тут, то там.
Иногда, против своей воли, Беннет грешит социальностью, но именно как представитель буржуазного, привилегированного класса. Обычно, это случается, когда автор грешит излишней автобиографичностью. Так, горькая обида тихого книжного домашнего мальчика, который оказался в чужой, незнакомой, жестокой среде, прорывается на первых страницах повести «Смерть Симона Фьюджа». Главный герой, некий юный мистер Лоурин, получивший образование в Кэмбридже, прибывает в центр керамической промышленности Пяти городов, Нип, и вдруг на железнодорожной платформе его бесцеремонно отталкивает гончар-пролетарий. С трагической безысходностью юный мистер Лоурин реагирует на оскорбление: «Когда поезд ушел, я понял, что последняя связь с цивилизацией разорвана» [12]. Что это — самоирония или животный интеллигентский страх? Автор скуп на пояснения. Но, по счастью, взаимодействие двух враждебных социальных сфер на этом заканчивается. Беннет и в мыслях не допускает, что социальный статус его любимца может поколебаться: подсознательный страх оступиться, спуститься вниз на несколько ступенек по общественной лестнице заложен в каждом из героев Беннета (пусть они с виду и даже внутри абсолютно спокойны, пьют, развлекают себя и своих спутниц жизни).
Впрочем, писатель, словно спохватившись, устами мистера Бриндли, — одного из героев повести «Смерть Симона Фьюджа», пытается весьма неудачно оправдать отсутствие социальности в своих произведениях: «здесь (т. е. в Пяти города — В.Т.) нет такого явления, как классовое различие. Оба моих деда были гончарами».
Тем не менее, пересказывать содержание перипетий и коллизий сюжетов Беннета — занятие скучное и неблагодарное; искушенный читатель угадывает их еще по первым строчкам любого из «рассказов». Автору, естественно, не откажешь в некоторой наблюдательности, но она наивна, газетна, поверхностна: образы не складываются из точно выверенных психологических деталей, а пестрят заплатами торопливых, противоречащих друг другу, а порой и здравому смыслу, авторских отступлений. Это неудивительно. Ведь творческая задача писателя Беннета заключалась не столько в том, чтобы отразить образ эпохи, сколько в том, чтобы очаровать уютный мирок буржуазного благополучия и стать в нем своим. Иллюзия сюжетов, надуманность мотивировок, искусственность коллизий — это та самая пустая скорлупа, из которой давным-давно вытек смысловой «белок». Герои Беннета реальны лишь внешне, их связь с бытием нарушена, они не замечают, что под ногами —земля, перегной, в котором зарыт прах их предков.
Вот братья Роберт и Джон Хессиан (рассказ «Безмолвные братья»), коммивояжеры, десять лет не разговаривают друг с другом, хотя живут в одном доме; они общаются с помощью служанки, мела и грифельной доски. О том, что происходит вокруг, их информирует общий приятель — адвокат Ливерсэдж. Разлад между онемевшими братьями случился в незапамятные времена из-за Анни Эмери. Их старшая сестра, вдова Энн Бот, умирая, завещает свое состояние тому, кто женится на Анни. И братья пускаются в погоню за желанной невестой; после десятилетнего перерыва поочереди заявляются к ней в дом. Наиздевавшись над ними вволю, Анни принимает предложение... адвоката Ливерсэджа.
Копнуть рассказ поглубже — и становится очевидным: братья Хессиан — люди с раздвоенным сознанием и схватка их носит деловой коммерческий характер. Любовь же, на алтарь которой, якобы, положено десять лет обоюдного молчания, запрятана куда-то глубоко, в подвал подсознания, и не один из братьев не посмеет выпустить ее на волю, дабы не поколебать свой статичный и комфортный социальный статус. На поверхности остаются лишь жажда наживы, борьба за наследство. «Безмолвные братья» бесспорно лучший рассказ автора именно в силу его некоторой социальности и очевидной партийности...
На обложке сборника «Гримированная улыбка Пяти городов» указывается: «они (герои Беннета — В.Т.) шутят со столь чрезвычайной серьезностью..., что в какой-то момент кажется, что они вовсе не шутят». Думается, однако, что изощренные методологические дефиниции издателей вряд ли поднимут доверие к Беннету как к писателю: герои его — это говорящие мертвецы. Автор старается, в спешке (якобы, в манере Мопассана) мажет одной-двумя фразами психологический портрет очередного удачника или неудачника. Но непритязательного газетного читателя он «держит» разве что примитивной коллизией, которая складывается из абсурдных поступков героев: их внутренний мир статичен и не обновляется. Потому что не обновляется, не мучается, не страдает сам автор.
И в начале XXI века поневоле обратишься к статье В.И. Ульянова (Ленина) «Партийная организация и партийная литература» (1905), отыщешь в ней рациональное зерно. Ведь обслуживал же интерес зажиточной керамической партии Пяти городов продажный газетный писака, недомопассан Арнольд Беннет? И его, якобы, «классический» сборник «Гримированная улыбка Пяти городов» имел успех именно среди представителей привилегированного буржуазного сословия?
Что ж, мысль поверженного в 1991 г. вождя мирового пролетариата удивительна современна и сейчас: в буржуазном обществе свобода художника (как и свобода его восприятия в смежных областях, в частности, в официальной, обслуживающей олигархический неокапитализм литературной критике) по-прежнему зависит от способов оплаты его «творчества».

Примечания:

[1] ПСС, т. 8. М., 1958, с. 11. Цит. по: БСЭ, т. 16. М., «Советская энциклопедия», 1974, с. 556.
[2] БСЭ, т. 3. М., «Советская энциклопедия», 1970, с. 199.
[3] Bennet, Arnold. The Grim smile of the Five towns. L., Penguin Books, б. г., p. 115.
[4] Там же, с. 116.
[5] Там же.
[6] Там же, с. 106.
[7] Там же, с. 111.
[8] Там же, с. 50.
[9] Там же, с. 140.
[10] Там же, с. 164.
[11] Там же, с. 162.
[12] Там же, с. 137.


РУБРИКА
В начало страницы