...В 1991 году у меня здесь была операция на открытом сердце (open heart operation). Так как попал в больницу через скорую помощь, то как неимущему новоприбывшему сделали ее бесплатно и плохо. «Второстепенные» задачи, видимо, выполнял не сам опытный хирург, а его помощники. А операцию снимали на камеру выпускники медицинского факультета. Короче, развлекались. Едва лишь я очнулся после операции в отделении «реанимации», то есть в огромном зале уставленном койками с прооперированными больными, на меня обрушилась лавина рок-музыки, которую я и в добром здравии не переношу. Студенты и медсестры принесли здоровенный магнитофон и «врубили» музыку. Это было чудовищное мучение, так как хотелось покоя и тишины. (Позже отошла местная анестезия, и при легчайшем покашливвании грудь прорезала невероятная боль — грудная кость была распилена и соединена тремя титановыми кольцами). Левая ладонь у меня только судорожно дрожала и не подчинялась мне. Правую ладонь я смог приподнять и знаком подозвать медсестру. Лишь шепотом спросил, что это, дескать за бедлам. Мне ответили, что наука считает, что музыка (такая!) способствует выздоровлению больных! Я понял, что это самое большое издевательство из перенесенных мною в жизни, и мне, беспомощному, следует его выдержать, если хочу выжить.
Через день меня перевели в «палату интенсивной терапии», в которой было хуже, чем в обычной палате. Там было не двое, как в обычной, а четверо больных, причем из них... две женщины. У каждого перед носом висел маленький телевизор, который включали за деньги. А раз деньги были уплачены, то послеоперационные американцы не выключали их порой даже ночью, заснув под «ха-ха-ха!» примитивных развлекательных передач-«хохотунчиков» с записанным на пленку смехом после каждых двух-трех фраз комиков. То есть записанный смех давался для того, чтобы тупой обыватель знал, когда ему следует смеяться! Я думал, что сойду с ума.
Дали твердую подушку — прижимать к груди при кашле, чтобы не так мучиться от боли. Медсестре, бывшей советской еврейке, чудовищно толстой «Мэри», говорившей на плохом русском языке, велели дать мне болеутоляющую таблетку, но она, невзлюбив меня как русского («Если вам не нравится, поезжайте назад в Советский Союз!»), не давала мне ее несколько часов, и пришедшие мои родные еле заставили ее это сделать лишь через добрых два часа споров, в то время как она врала, что «занята».
Ночью медсестры собирались у столика в коридоре около двери в нашу палату и «травили» анекдоты: сначала был негромкий говор, а потом — взрыв хохота. Заснуть было нельзя... На звонки не подходили.
К одному прооперированному итальянцу, явно «крестному отцу», пришла в эту особую палату добрая половина его «семьи». Я насчитал 24 человека, мужчин, женщин и детей. Ему рассказывали новости, и когда он улыбался, все хохотали, а один громила нарочно, в угоду, Хозяину, притворно ржал, как жеребец: «Го-го-го-го-го!» Они мне иногда любезно улыбались и продолжали веселиться. Супруга пациента сидела с ногами на столе медсестры. Никто из персонала не смел их потревожить. Пробыли они в палате несколько часов: я задыхался от недостатка воздуха и от жары, хотя работал кондиционер. Они приходили еще несколько раз, но уже в составе не более дюжины человек...
Через три недели после выписки я явился, согласно предписанию больницы, в поликлинику при ней. Врача, который меня принял до операции и через скорую помощь положил в госпиталь, уже уволили. Это был прекрасный старый русский врач, советский еврей по фамилии Окунь. Он каждого больного внимательно, на совесть обследовал минут по сорок. За это его и выгнали. Теперь меня принял толстый молокосос-американец, который спросил, зачем я к нему пришел. Я ответил, что имею такое предписание после операции. Он заявил, что после операции мне у него нечего делать ближайшие пять лет, так как я, мол, теперь здоров, как бык (его бы устами да мед пить!), и выставил меня вон.
Сразу после операции мне, как инвалиду, дали страховку для безработных, нищих и бедных инвалидов — Medicaid. Но кубинским контрреволюционерам, даже самым молодым и здоровым, согласно официальной инструкции, которую я читал, «Медикейд» и все прочие пособия выдаются немедленно, как только этот тип ступит на «благословенную землю Соединенных Штатов». По этой страховке врачам за визит больного государство платило тогда 7 долларов (а не сто — как другие страховки). Поэтому частные врачи отказывались принимать больных с «Медикейдом». Приходилось всем ходить в государственную поликлинику, где, во-первых, принимали не врачи, а так называемые residentials.
Кто это? Дело в том, что в США студент-медик, окончив медицинский факультет университета, не получает сразу диплом, как у нас, а должен чуть ли не бесплатно отработать три года в больнице или в поликлинике. Только после этого он получает диплом врача. Но главная беда в том, что эти ненавидящие свою трехлетнюю работу выпускники принимают вас не постоянно, а в порядке «ротации». Это означает, что вы приходите со своей болячкой, например, к белобрысому «доктору» (а на деле residential'у) Уайту. Он вас осматривает и посылает на рентген. Велит прийти через месяц. Вы приходите через месяц, но вас почему-то принимает не он, а молоденькая» брюнетка «резидентшэл» Найс, которая не может найти результата вашего рентгена. Она с самого начала вновь расспрашивает вас о вашей болячке, а тут и время вашего приема кончается, и она велит прийти вам к ней... через месяц, назначив вам анализ крови. Еще через месяц меня принимает вместо прелестной Найс очень тощий и высокий резидентшэл Блэк, негр. Между прочим, конечно. Тот оказывается по специальности гастроэнтеролог, и хотя до сих пор вы ходили к хирургам, он даже не читает результатов вашего анализа крови и направляет вас на анализ печени. Вы плюете и больше в поликлинику не ходите.
Во-первых, поясню, почему каждый раз вам велят прийти через месяц, а не раньше. А потому, что по «Медикейду» вы имеете право побывать у такого сорта «докторов» не более десяти раз в год! Только при острой необходимости врач может написать запрос в компанию «Медикейд», и она вам письменно сообщит, что дарует вам еше 4 визита. Во-вторых, для того, чтобы дождаться в зале ожидания вызова к врачу в поликлинике, надо просидеть там в гигантской очереди целый день, то есть больной должен быть ужасно здоровым человеком! Бывшие советские люди, а также черные и цветные иммигранты, томятся в ожидании. Советские-то слыхали по всяким «вражьим голосам», что в Америке не надо сидеть в очереди к врачу, а теперь охают от разочарования. Когда становилось невмоготу, я занимался «черным юмором» — шутил, что нечего им было покидать СССР!
Но и после посещения кабинета врача надо было просидеть час в ожидании, пока не поставят штамп в вашей медицинской книжке. Причем медсестры и медбратья издеваются над ожидающими, как хотят. Впрочем забавляются и «врачи». Один молодой лысоватый «резидентшэл» в ермолке, не знаю, трезвый или не совсем, при виде входившей к нему в кабинет ветхой старушки-еврейки из СССР громким голосом (то есть не боясь наказания со стороны администрации) стал напевать похоронный (!) марш Шопена: «Тгам!-та-га-гам! Тгам!-та-га-гам!..», как бы давая ей понять, что старушке пора не к доктору, а на кладбище...
Спустя полгода после операции обнаружилось, что у меня не срослась грудная кость, распиленная при операции и не сросшаяся ввиду, видимо, неплотного соединения кольцами. Сами кольца порвались... Еле добился, чтобы в 1993 году оперировавший меня в 1991 году хирург направил меня на операцию к пластическому хирургу для соединения и сращения кости. Чтобы скрыть свою плохую работу, он только через полтора года послал меня к частному пластическому хирургу, а не в свой госпиталь. Тот содрал с меня дополнительно к деньгам, выплаченным ему «Медикейдом», 500 долларов. Пришлось занять у разных людей по 100 долларов и отдавать в течение полугода...
Кстати, об очередях в приемных частных врачей. У нас при Советской власти в период «перестройки» всякие агенты влияния США типа Гав.Попова твердили, что платный врач не заставит ждать вас в длинной очереди, как в СССР (мы при Советской власти возмущались, если приходилось в просидеть в приемной минут сорок пять) и будет за деньги долго и внимательно вас исследовать. Отвечу: малые очереди здесь бывают редко. Большой гонорар не мешает жлобу-врачу стараться ухватить как можно больше денег. И часто заходишь в приемную какого-нибудь врача, а там сидят человек сорок (!) пациентов и тихо возмущаются. Врач набирает как можно больше больных, работает на износ — деньги! деньги! — и уделяет каждому пациенту считанные минуты. А чтобы пациенты это не замечали, до попадания к нему в кабинет их осматривает его медсестра, проверяя вес, давление и прочую ерунду. Так что никакие деньги не заставят сребролюбца работать по совести. Наши врачи в сталинские времена получали 60 рублей и работали самоотверженно, ходили в любую погоду к нам домой, если у нас уже была температура 37, 1. А здесь вообще никаких участковых врачей нет, и домой врачи не приходят. «У вашего ребенка температура 39,9? Укутайте его и привезите к врачу!» — отвечает по телефону секретарь доктора-деньгоделателя. Здесь большинство врачей и, кстати, адвокатов чудовищно богаты. Зачастую миллионеры. А миллионеры глухи к боли и нуждам немиллионеров. А тем более бедняков.
Но еще до инфаркта, в 1992 году, менее чем через год после операции на сердце, компания «Медикейд», в которой работают в основном гордые негры, ненавидящие конкурентов из России, лишили меня без всяких объяснений «Медикейда». В этот момент я как раз полностью потерял всякий голос, и мне была назначена операция на голосовых связках. Ввиду потери «Медикейда» мне отказали в больнице в операции, сказав, что если я заплачу 2000 долларов, ее сделают. В больнице очень удивились, что у меня не было «каких-то» двух тысяч долларов и что я не мог их у кого-нибудь занять. Теперь-то для меня это обычная сумма, но тогда от такой цифры дух захватывало.
Пошел с женой с компанию «Медикейд» Там черные служащие откровенно играли мною в волейбол: когда я обращался к какой-нибудь даме, пытаясь шепотом сказать, в чем моя проблема, она посылала меня к кому-то из своих коллег в другой угол зала. Тот с ходу отправлял меня в третий угол к «супервайзеру» (начальнику), супервайзер говорил, что не он супервайзер и гнал меня в четвертый угол. Наконец, когда меня послали в пятый угол, я заметил одну почти белую женщину с испанской фамилией. Я подошел к ней и стал по-испански жаловаться, пока голос не осекся и я не смог даже шептать. Ей понравилось, что я «свой», то есть говорю на ее прекрасном языке, а не на на отвратительном американском диалекте английского, и помогла составить мне жалобу в третейский суд.
Через несколько дней белый судья, обнаружив, что у работников «Медикейда» не было даже выдуманной причины лишения меня медицинской помощи («Медикейд» и есть «медицинская помощь» в переводе) в течение пяти минут восстановил меня в праве на эту страховку... А голос сам вскоре постепенно вернулся, чего без операции, по мнению врача, быть не могло. Но он показал на потолок и сказал: «Это редчайший случай, и голос вам вернул Он!»
Но вернемся к тому что было после операции по соединению грудной костив 1993 году: буквально через месяц проявил себя другой более опасный результат операции на сердце: появились загрудинные боли. Я по ошибочному совету терапевта, русского еврея, который мыслил по-русски и верил в порядочность человека в белом халате, пошел именно к тому хирургу, который меня халтурно оперировал в 1991 году. Тот сделал все, чтобы потянуть время. Мне надо было вызвать скорую, а я все надеялся на него. Он протянул 5 месяцев, сделав за это время один незначительный тест. В конце концов у меня в мае 1994 года произошел инфаркт.
Для сравнения: теперь, когда у меня дорогая страховка, я в пятницу 21 сентября 2001 года позвонил врачу, в понедельник 24 сентября он меня принял, а уже во вторник 25 сентября с.г. я лежал у него на операционном столе! Сузившийся коронарный сосуд сердца был открыт. Вот она, сила денег в этом государстве! Нет денег — подыхай! Есть — добро пожаловать в жизнь!
У меня не было бы того инфаркта в 1994 году, так как в скорую помощь меня привезли после сердечного приступа, но до наступления инфаркта. Чтобы его предотвратить, мне для ликвидации тромба стали вливать через капельницу разжижитель крови гепарин (heparine.). Но через какое-то время я обнаружил, что кто-то из персонала перекрыл незаметно краник на трубке, по которой тек гепарин в вену. Я его открыл и позвал врача, но было поздно — мне стало жарко, а это признак наступившего инфаркта. Это показал и срочный анализ крови...
Через два дня новый лечащий врач в ермолке и шикарном черном костюме с неподходящей для него фамилией Гудмэн (Добрый Человек) объявил, что наутро он меня выписывает... (Здесь врачи не носят белых халатов. Ходят в обычных костюмах. Только хирурги надевают перед операциями зеленоватые халаты и шапочки. А уж посетителям больных никаких халатов не выдают). Я пришел в ужас — я еле шевелился. Медсестра-ирландка, очень похожая на русскую, шепнула мне, что по закону они меня даже в Штатах должны держать при инфаркте в больнице целую неделю (в СССР — месяца полтора!). Но попросила ее не выдавать. Я заявил врачу протест. Тогда он сказал, что он должен убедиться в том, что я действительно слаб, и велел мне ходить кругами по залу — сколько, мол, я кругов выдержу. Я еще тогда все еще верил американским врачам, не заметил подвоха. Сказал только, что в СССР такое строго запрещено. Но тот ответил, что в Америке более передовая медицина, чем в России, и я, по глупости, стал ходить, а тот — подгонять меня словами... Ночью я почувствовал себя плохо, что показала и кардиограмма. Но дежурный врач стал орать, что я просто не хочу выписываться, но он меня обязательно завтра выпишет! Я разозлился и из последних сил послал его подальше. Это подействовало, и меня среди ночи перевели в отдельную палату интенсивной терапии. Уход был отличный, медсестры являлись на каждый звонок.
Единственный, кто опошлил эту благодать, был тамошний раввин. Он ко мне приходил еще в 1991 году перед операцией на сердце. Пришел и спросил на неправильном английском: «Are you Jewish?» Я как атеист не хотел разговаривать с представителем религии. Он подумал, что я не понимаю по-английски и повторил на ломаном русском: «Ти еврей?» Я ответил: «No, I am a Russian!» (Нет, я русский). Тогда он (по-английски) «растолковал» мой ответ так: «Ага, ты русский, значит, ты еврей!» Не успел я возразить и сказать, что даже если я еврей, это не его дело, он тут же выхватил из -за своей спины помятую ермолку и насадил ее мне на голову. Я не успел сорвать ее с головы, так как он тут же опутал мою правую руку какой-то широкой зеленой лентой, на конце которой была какая-то коробочка. Как мне потом растолковали друзья, это некая чудодейственная «мезуза». Он схватил меня за левую руку, чтобы я не сорвал с себя ермолку и произнес по-английски: «Повторяй за мной: Борух, Атон, Адонай...». Я чуть ли не с воем вырвался. Он быстро вылетел вон. Я схватился за голову — ермолки не было: он ловко сорвал ее с меня и пошел просвещать следующего «еврея»... Потом евреи мне объяснили, что, совершая эту не столько насильственную, сколько сверхнахальную акцию, раввин «спасает» не «заблудшую овцу», как христианский священник, уговоривший помолиться вместе с ним безбожника, а самого себя: чем больше предполагаемых или отбившихся от иудаизма еавреев он вот таким образом «околпачит», тем больше Всевышний снимет с него, раввина, грехов!..
Теперь же, когда я лежал в одноместной палате интенсивной терапии, он опять (какая антисанитария — с улицы, без белого халата — к тяжелому больному!) появился, как чертик из табакерки — весь в черном: шляпа, лапсердак, в белой рубашке без галстука, и опять заладил: «Ти еврей?» Я четко ему объяснил, что я русский и что русские — это европейский народ, очень большой, а евреи — это другой совсем народ, очень хороший. Но я, мол, молиться не хочу. Он сразу все понял и, чтобы очиститься от присутствия «гоя», подошел к умывальнику недалеко от моей постели и помыл без мыла три пальца. Вода пролилась в мой завтрак, который няня недавно (я еще спал) поставила вместе с подносом на раковину (другого места не было). Я рассердился, позвонил и попросил ко мне больше не пускать этого типа. Медсестры извинились и пообещали все выполнить. И принесли мне другой, не столь кошерно «помытый» завтрак... Лишь на восьмой день меня, окрепшего, выписали...
В феврале-марте сего, 2001-го, года года я быстрым шагом проходил по Москве многие километры и чувствовал себя хорошо. Ведь московский воздух чистый и сухой. А когда при моем возвращении в США самолет стал садиться в Нью-Йорке, я вдруг почувствовал боль в сердце, которая долго не отпускала на земле, а меня таскали от чиновника к чиновнику, проверяя документы, не обращая внимание на мои жалобы на мое состояние. Здесь очень тяжелый сырой морской климат — ветры дуют с океана...
И вот ночью на 26 сентября с.г., когда я вновь оказался в больнице, меня чуть не отправили на тот свет. Во первых, оказалась какая-то плохая команда медсестер в эту смену. Видимо, под влиянием «патриотизма» все они при их искусственных улыбках пылали ксенофобией. Мне то ли по ошибке то ли умышленно ввели через капельницу чуть ли не двойную дозу гепарина, снижающего в крови уровень platelets — разновидности лейкоцитов, обеспечивающих сворачиваемость крови (по-нашему это — тромбоциты). Но все, как говорится, в меру! А мне очень сильно понизили уровень содержания в крови этих частиц (до 16 тысяч вместо 140 -300) гепарином, который еще прелестно называют bloodkiller! Тут анальгетики или болеутоляющие лекарства называют еще милее: painkillers! Сплошные «киллеры»! Дело кончилось тем, что, мне предложили под расписку сделать переливание крови, вернее, вливание этих частиц, выделенных из донорской крови, чтобы я не умер. Но едва не умер я как раз от реакции на это переливание...
Утром приехал мой врач, ободрил меня и сказал, что неделя кончается, мне не стоит оставаться в больнице, и меня с женой отвезли (как и привезли) домой в автомобиле за счет страховки. Раньше такого еще не было. Возможно, это потому, что иначе попасть в тот район, где больница, нелегко: там недалеко место чудовищной трагедии. Когда мы ехали в больницу, в машину ворвался удушливый запах. Я думал, что это выхлопные газы от автомобилей, но потом сообразил, что в США никакого запаха выхлопов не чувствуется — высокая техника! Но жена догадалась, что это запах гари от места разрушений.
Вечером того же дня на русском канале телевидения бывшая советская дикторша Марина Бурцева, а ныне американка Марина Левинсон сообщила, что, помимо отравления воздуха продуктами горения, в Нью-Йорке появилась опасность экологической катастрофы ввиду усилившегося разложения тысяч трупов, погребенных под развалинами небоскребов... Покидая больницу, я попросил жену сходить купить букет цветов. Его я подарил самой вредной и запуганной медсестре, которая наотрез истерическим голосом отказалась хоть что-то говорить о недавней трагедии, а попросила принимать лекарства.
Здесь все находятся в высочайшем состоянии патриотизма и испуга. Везде висят флаги США, cловно красные флаги в СССР в день победы над Германией. Я помню, что в день нападения Германии на СССР и в последующие дни патриотического подъема и порыва защитить Родину, никто флагов не вывешивал. У меня перед окном на балконе один парень, куда он залез по пожарной лестнице без моего разрешения, как потом оказалось, не американец, а русский, говоривший со мной из патриотизма по-английски, спросил, не хочу ли я, чтобы они повесили флаг. Я ответил, что он закроет мне окно, а кроме того, я российский гражданин, и у меня есть свой флаг (неельцинский, разумеется!), который я тоже могу вывесить в знак сочувствия семьям жертв трагедии. Он стал допрашивать меня, давно ли я живу в США. Я ответил: одиннадцатый год. Тогда он спросил, как же я до сих пор не гражданин США? Я ответил, что я патриот своей страны и менять ее не собираюсь. Он, похоже, оскорбился. Флаг наш я не вывесил: я совсем в том момент забыл, что он уже три года как не стоит у меня в красном углу, так как я его передал с товарищем, гостившим у меня тогда, в штаб «Трудовой России». Я его здесь за хорошие деньги выкупил в «русской» лавочке, торгующей нашими знаменами и орденами.
Я прочитал позавчера, кажется, в Стране.ру, что обозреватель одной компании, кажется, СиБиЭс, по фамилии Майер выразился в том духе, что, хотя террористы-самоубийцы в Нью-Йорке и были ужасными негодяями, неправильно называть их трусами (как было сказано на высочайшем официальном уровне). Майер сказал, что «это мы трусы, когда пускаем наши ракеты в противника с расстояния в 2000 миль». Слова Майера вызвали раздражение высшей власти, по мнению которой он оскорбил военных. Он дважды извинился за «несвоевременность» своего высказывания, сказав, что не думал оскорблять военных, но настоял, что сказал правду. После этого «независимая» компания закрыла программу Майера. Вот вам и их хваленая «свобода» слова! Здесь объявлено, что всякие высказывания о причинах трагедии, идущие вразрез с официальными, будут рассматриваться как «пособничество террористам»!
Путину бы такие порядки! А ведь всякие НТВ и другие СМИ ругали Путина и правительство за то, что те не все военные секреты открывают перед российскими (прозападными) СМИ, нарушают, мол, свободу слова и право на получение информации! Почему их, мол, не подпускают близко к месту подъема «Курска»?! Или — куда отправляется в Чечне наш полк?! Я помню, когда началась война в Дагестане, журналисты тогдашнего, неукрощенного ОРТ буквально дергали солдат за рукав, спрашивая перед телекамерой: «Куда вас посылают? В какой район?» Да за такой шпионаж расстреливать на месте надо! Один солдат с брони отъезжавшего БТРа так и сделал: пальнул из автомата одиночным выстрелом. Правда, поверх головы оператора. Попужал его маленько. Как потом Доренко разорялся!
А здесь в американском журнале, что лежал в приемной кардиолога, я прочитал статью, в которой автор жалуется на то, что во время войны против Ирака военные не допустили журналистов в зону боевых действий, за исключением «проверенных». Он пишет, что «СМИ должны служить тем, кем управляют (governed), то есть народу, а не правителям (governors)». И еще: на днях американские власти правильно запретили делать снимки места трагедии, чтобы на них не наживались бессовестные дельцы. Кроме того, эти власти так же правильно не позволили показывать откопанные трупы, а тем более их фрагменты. Ведь цель террористов — запугать граждан данной страны. Одно дело, если граждане узнали о погибших. А другое дело — показывать убитых всей стране и всему миру. Последнее будет только увеличивать ужас («террор» по-латыни) граждан и служить цели террористов.
А в России антинародные СМИ при поддержке с Запада добились под видом права на «свободу слова» того, что показывали и показывают черепа, обгоревшие скелеты, скальпированные головы, горы трупов наших солдат в Чечне; обгоревшие, разорванные тела и их фрагменты погибших в результате авиакатастроф (то, что осталось от знаменитого офтальмолога Федорова показали!), трупы бизнесменов с головами, простреленными киллерами и так далее. Это самый настоящий террор против населения страны! Они внушают народу и правительству, что это и есть свобода слова западного образца, что якобы на Западе так и делают!.. Да ни в коем случае! Здесь окровавленные «тела» можно увидеть только в голливудских боевиках, а в жизни совершенно правильно даже и трупов в пластиковых мешках на этот раз, по-моему, не показывали. И весь народ США это правильно понял.
Из России всю эту иностранную агентуру типа НТВ надо гнать вон! Кстати, здесь, в США, похоже так и обошлись с... НТВ. На днях прекратили передачу последних известий «СЕЙЧАС» НТВ из России, которые мы смотрели круглые сутки по несколько раз. Похоже, что их, не назвав причины, запретили потому, что хотя НТВ и сочувствует полностью США и унижает российское правительство, оно позволило себе взять интервью у ряда известных российских политиков и военных по поводу возможных настоящих организаторов терактов в Нью-Йорке и о перспективах войны США с Афганистанам. Некоторые из интервьюируемых заявили, что главные организаторы могут быть и не арабы, а люди западные. А что до Афганистана, то некоторые, как Руцкой, сказали, что воевать с афганцами дело бесполезное и бесславное (он на себе испытал). Оценки данных тем, отличные от оценок Госдепа, здесь считаются в настоящее время вражескими, и НТВ, похоже закрыли в США по этой причине. Показывают только старые кинофильмы типа «Небесный тихоход» времен войны и дурацкие развлекательные программы «демократической» России. Уже и новый директор, некто Скворцов, появился здесь на русском канале. Очень плохо. Теперь я всю русскую информацию могу получать только через интернет и наши газеты.
Вот так, учитесь, мистер-герр Путин! Мы знали от классиков марксизма-ленинизма, что буржуазия, когда ее существованию угрожает опасность, сбрасывает с себя покровы демократии и показывает оскал своей диктатуры, доходящей порой до фашизма, но я не думал, что такой переход может произойти столь быстро и оперативно! Словно не переход, а переворот! Впрочем и раньше здесь все «независимые» частные каналы телевидения удивительно полностью совпадали во мнении по любому вопросу с мнением властей — будь то «миротворческое» нападение НАТО на Югославию, будь то «геноцид народа «Чечении», осуществляемый Кремлем». Путин это все знает, но он у них на каком-то крючке. Еще никогда за всю свою историю Россия не пропускала ничьи войска через свою территорию. Это страшнее всех антинародных законов о земле, о КЗОТе и т.п., принятых новой, марионеточной Думой в угоду либерал-патриоту Путину и его западным друзьям. Теперь мы уже точно окажемся ВНУТРИ западной цивилизации, в которую так все время лезли эти явлинские, немцовы, путины и прочие лиллипутины!.. Что с нами будет в таком окружении?!.
Нью-Йорк,
30 сентября и 13 октября 2001 г.
P.S. Кое-какие последние известия («Сейчас») НТВ все же стали показывать по русскому каналу, видимо, из боязни потерять подписчиков, но гораздо реже и не «в прямом эфире».
7 октября 2001 г.
|
|
