Вести сегодня (Рига)
158 (901) 11.07.2002
С художником беседовали Николай КАБАНОВ, Лада ГАРИНА.
Искусство, которое принадлежало народу

Художники в Советской Латвии: мифы и правда «С 45-го года меня
можно считать рижанином. А родился я в Брянске, в самом центре
России», — рассказывает один из старейших профессоров Латвийской
академии художеств Владимир Иванович Козин. Скоро ему будет 80!
Он по-прежнему приходит в родную академию. Мы сидим в классе,
где все так же, как и полвека назад. Наверное, даже стулья не
поменяли.

«Был всеобщий духовный подъем»

— Моя дипломная работа называлась «Гурты на дорогах». В 42-м
году мы пережили тяжелое отступление из-под Луганска и
Воронежской области, когда немцы двинули на Сталинград и
Владикавказ. Я наблюдал тогда — колхозы и совхозы, спасаясь от
наступления немцев, угоняли скот, технику. Все, что не могли
взять с собой, сжигали на месте. На меня огромное впечатление
произвели тогда ревущие стада, они шли по пыльным дорогам.
Кстати, сейчас вот смотрю — наводнение в Ставрополье. А нам-то
пить нечего было! Воды не было абсолютно — колодцы вычерпаны до
дна, и мы высасывали влагу недозревших зеленых арбузов...

По окончании академии я сразу был принят в Союз художников. За
все время, проведенное там, я был членом правления,
председательствовал в секции живописи и ревизионной комиссии.
Был председателем правления художественного фонда Латвийской
Республики. Все проходило на моих глазах — и воспитание
молодежи, и работа союза.

Вполне возможно, что восстановление после войны советской
власти некоторые латвийские художники восприняли по-разному. Но
могу сказать точно: для студенчества и преподавателей это был
всеобщий духовный подъем, несмотря на трудности в быту. Причем в
то время еще не отошли традиции вольницы, реалистической
академии Пурвита — в классе не стеснялись выпивать. Приходил
педагог — и его угощали.

Соцреализм — это жизнеутверждение

— После войны среди студентов было довольно сильное влияние
западного искусства, особенно импрессионистов. Когда начинают
говорить о запретах, о несвободе творчества, мне это претит.
Когда о «гибели искусства в оккупированной Латвии» — тоже. Тут
нагорожено очень много чепухи и неразберихи. Хотя бы взять
понятие соцреализма!

Когда говорят о соцреализме, то всегда берут в пример «Девушку
с веслом». А между тем «Девушка с веслом» теоретически не хуже
Венеры Милосской! Автор создал произведение, кто-то назвал его
хорошим, кто-то — посредственным. Но правда в том, что его
начали копировать миллионным тиражом! А искусство не терпит
тиражирования. Посмотрите, как сейчас возросли возможности
тиражирования и как много из-за этого появилось пошлости. Так
при чем тут «Девушка с веслом»? Нам уже все уши прожужжали с
«Кубанскими казаками». Но это же классический прекрасный мюзикл!
И при чем здесь жизнь колхозников? Созданное произведение
искусства начинает жить СВОЕЙ жизнью и не имеет никакого
отношения, понимаете, ни к колхозникам, ни к рабочим.

Никто не принуждал нас и писать передовиков. Художник знал, что
за них хорошо платят. И не надо забывать о том, что в понятие
таланта входит и характер. Посредственный художник нуждается в
руководстве, и только хороший, настоящий художник может идти
против течения. А плохой художник не может жить без заказов, к
тому же работает по общепризнанным образцам.

Что же такое соцреализм? На этот вопрос вам никто не сможет
дать вразумительного ответа. Когда писателю Шолохову во время
вручения Нобелевской премии задали этот вопрос, он ответил:
«Соцреализм — это искусство, которое помогает строить нам
социализм». Это же отговорка, никакой формулировки здесь нет!
Но, по-моему, главный принцип соцреализма — жизнеутверждение.
Некоторые художники понимали его как утверждение именно
социалистического строя. Другие, настоящие мастера, воспринимали
утверждение жизни как таковой. Это основной принцип соцреализма.
Ведь все мировое искусство жизнеутверждающе.

Вспомним знаменитую работу «Рабочий и колхозница» скульптора
Мухиной. Какая главная идея в ней, если отбросим символы серпа и
молота? Эти предметы можно заменить чем угодно. Но основное ее
содержание — порыв молодых мужчины и женщины вверх, к свету. Еще
в древней Греции в искусстве выражались подобные идеи.
Аналогично — памятник Свободы или скульптура на могиле Райниса.
Вот Эдуард Калниньш написал картину «Новые паруса» в конце 50-х
годов. Сюжет ее в том, что рыбаки сидят и шьют парус. Он не
понаслышке знал про их жизнь, поэтому великолепно отобразил все
на картине. Потом работа направилась в Москву, где критики
заговорили о «парусе в советскую жизнь». Ведь новый парус шьют!
А думал ли Калниньш о каком-то подсознательном смысле своей
работы?

Куратор приехал!

— Тяжелые дни были где-то в начале 50-х — начались увольнения
«стариков», тех, которых сейчас называют классиками. Это скорее
связывали с затеей, возникшей в высших московских художественных
кругах, — возвратить к жизни традиции передвижничества. Но в
Латвии такой традиции никогда не было, да и сама идея прожила
недолго. Передвижничество ведь прежде всего было искусством
социально направленным. Его назначение было поднимать огромные
темы критического реализма. Как только стали возрождать эту идею
в искусстве, пошли анекдоты, мелкотемье. Лучшая картина —
Решетников, «Опять двойка». К счастью, это продержалось недолго.
Но тогда периодически из Москвы приезжали кураторы. Всякие они
были — и нормальные, и самоуверенные, они и пытались поучать.
Посещали и мастерские, чтобы посмотреть работы, особенно
молодых.

А вот на нашего Паулюка ничего не действовало. Во-первых, он
большой любитель был выпить. Он писал картины без всякой власти
и теории. Он был сам по себе. Не раз грозили ему — приходили к
нам в союз и предупреждали, что если мы с ним не справимся, то,
мол, его посадят. А все почему? Потому что он в пьяном виде
что-то кричал у памятника Ленину. Он был неуправляем. Ему
предлагали лечиться. «Не пойду, — говорил, — потому что талант
упадет».

Со мной приключился один случай. Вызывают меня однажды в
«Большой дом» на углу Ленина и Энгельса. Я в недоумении.
Прихожу, смотрю — на столе лежит груда книг по искусству.
Оказывается, их конфисковали и теперь хотели узнать, есть ли в
этих изданиях что-нибудь антисоветское. А там ничего и не было —
одна классика. Правда, книги напечатаны были в самых лучших
европейских издательствах...

Партийное руководство культурой

— Десятки лет я был членом экспертной комиссии Министерства
культуры. Собственно говоря, это был орган, который принимал
работу, распространял заказы, производил закупки. Да, на
заседаниях всегда присутствовал инструктор ЦК из отдела
культуры. Он наблюдал, но никогда не вмешивался в работу. Все
решали сами художники. И надо заметить, что такого преимущества,
как у нас, не было нигде. Во всем мире не художники
распоряжаются, а фонды, меценаты, представительства... А у нас
сами мастера решали, куда направить средства: вот у того-то
мастерская сгорела, у другого своя беда — помощь нужна. Все за
счет государственных средств. В комиссии всегда были не просто
художники, но ведущие талантливые мастера. Поэтому о какой-то
зависти, подсидке говорить нечего.

Тогда не было миллионеров или очень богатых художников. Но к
концу существования союза, когда он достиг тысячного членского
состава, все-таки художники жили довольно сносно. К примеру,
могли позволить себе машину купить. Все почему? Потому что были
государственные заказы, были закупки.

Как составлялся министерский бюджет? На отдел изобразительного
искусства отпускалась энная сумма, составлялся выставочный план,
в котором указывались определенные суммы, в том числе на закупку
картин. Отдельной графой шли персональные выставки. Так что
художник знал, когда и на какую сумму у него купят работы. Я уже
не говорю о помещениях, которые оплачивались из государственных
средств. Естественно, что художник выполнял и персональные
заказы. И были такие мастера, которые вполне солидно жили за
счет продаж. К примеру, художник Крейтс — у него свои приемные
дни для покупателей.

От Гурзуфа до Атлантики

— Председатель экзаменационной комиссии приезжал в академию из
Москвы, Вильнюса, Таллина. И при выставлении оценок выбирали
нескольких самых лучших студентов на государственный заказ
Академии художеств СССР. В Риге, как во всех столичных городах,
работали творческие мастерские АХ СССР. У нас такой мастерской
долгое время руководил академик Калниньш, потом какое-то время —
член-корреспондент академии Берзиньш. Там набиралась группа
молодежи, которой создавались так называемые тепличные условия.
Далее — дома творчества. Летний сезон был для отдыха, зато
осенью и даже зимой там создавались всесоюзные творческие
группы. Такие дома были по всему Союзу — в Паланге, Сочи,
Гурзуфе.

Творческие командировки давались. У Калниньша есть знаменитая
работа — «Рыбаки Атлантики» называется. При желании художник мог
отправиться в любую точку Союза. Вот и академик решил
отправиться туда — и долго болтался на этих корабликах. Все за
счет государства.

Были и заграничные поездки. С академической группой, куда
входили преподаватели, мы побывали в Италии, Франции и Испании.
Последнюю поездку организовывал я. Они считались туристическими.
В Москве я пошел в Министерство культуры и попросил путевки для
нашей академии. Составили им план, указав, какие места мы хотели
бы посетить. В итоге нам прислали около двадцати путевок. Все
это стоило дешево. В соцстраны наши ездили по линии Союза
художников. Я знаю одного художника, который в Югославии
несколько месяцев находился. Вы понимаете, нигде не было таких
условий для художников, как в Советском Союзе!

Я увозил группы на Кольский полуостров, на Урал, в Крым. Это
сейчас проблема вывезти студентов хотя бы в район. Однажды мы
прибыли в Нижний Тагил — там я оставил одну группу. Другую повез
севернее — в шахтерский город Карпинск. Нас очень хорошо
приняли. Ко мне пришел один местный художник и предложил
заглянуть к нему в гости. Я подумал тогда: какой художник может
быть в таком захолустье? Может быть, самобытный? Мне было
интересно, и я пошел. Но, когда я пришел и он мне показал, что
он делает, оказалось, что он выписывал «Огонек» и просто
копировал репродукции...

Индустрия «Макслы»

— Латышская школа живописи быстро завоевала популярность в
Москве. Национальный колорит в исполнении наших мастеров очень
нравился в союзной столице. Приезжая сюда, очень часто слышали:
«Как у вас замечательно. Какая у вас свобода!»

За все пятьдесят лет я помню лишь единственный случай, когда
один художник вызвал споры по поводу своего автопортрета.
Изобразил он себя идущим по мосту, на котором висит табличка
«Проход запрещен». А он, значит, идет. В этом увидели некий
протест.

Отдельная тема — материальное оснащение. Здесь работал целый
комбинат «Максла» при Художественном фонде СССР. Он имел свои
цеха — скульптурный, витражный, керамики, текстиля и так далее.
Это было огромное хозяйство со штатом, оборудованием. Вот, к
примеру, нынешний дом художников, который стоит на улице 13
Января. Это же мы строили его на деньги худфонда. Рядом должен
был второй строиться — для мастерских художников. Вырыли
котлован — на этом все заглохло. Так вот, в лице этого комбината
«Максла» художники имели огромную материальную базу, куда
стекались заказы на панно, на витражи, картины. И тот, кто хотел
заработать, мог сделать это без затруднений. Однако вставала
другая проблема — не зарваться, не пропасть, ведь большие суммы
находились во владениях комбината. Колоссальные просто.
Понимаете, в советское время денег не считали. В советское время
важно было дать документ!

...«Не пишите о дилетантах», — сказал, прощаясь с нами,
Владимир Иванович. И порекомендовал всем, кто любит настоящее
искусство, сходить в зал «Арсенал», где выставлена Бирута
Баумане, художник-реалист, начавшая в сороковые и работающая до
сих пор. Арт-бизнес отдыхает!

РУБРИКА