Вести сегодня (Рига)
147 (890) 28.06.2002
Николай КАБАНОВ
«Россия — одна из свободнейших стран мира»

Никита Струве вернул YMCA-Press на историческую родину Париж,
Латинский квартал, улица Святой Женевьевы. Русский книжный
магазин находится по соседству с вьетнамским рестораном и
индуистской культовой лавочкой — здесь, как и везде во Франции,
властвует мультикультурализм. Заходим внутрь — полки до самого
потолка. На них книги за последние 100 лет, редкий синтез
современности (включая компакт-диски, CD-ROM, видеокассеты) и
букинистики. «Рижские книги тоже попадаются, особенно
довоенные», — говорит продавец Алик.

А вот и шеф издательств — парижского YMCA-Press и московского
«Русский путь», Никита Алексеевич Струве. Профессор-филолог,
автор первых монографий о Мандельштаме и Солженицыне. Благодаря
ему русское христианское, политическое и литературное
издательство во Франции существует 40 лет из 80. В лучшие годы
здесь выпускалось до 200 книг в год! А сейчас центр тяжести
перенесен в Россию — там и типографии дешевле, и читатель ближе.

— Вы открыли Солженицына для русских и западных читателей,
издав впервые «Архипелаг ГУЛАГ» и «Красное колесо». Какие
новости от вашего друга?

— Всегда, когда я езжу в Москву (а езжу я туда раз пять в год),
останавливаюсь у него. Общаемся, когда он бывает свободен от
своих трудов. Одни из последних написанных им вещей — два
военных рассказа, которые мы издали отдельно в нашем филиале
«Русский путь» — я считаю одними из его шедевров. Они для меня
почти на уровне «Ивана Денисовича» и «Матрениного двора».
Описывается военное время — Курская дуга и Восточная Пруссия.
Это показывает необычайную писательскую стабильность его
писательского дара — в 80 лет! А недавно вышедшая его книга «Два
века вместе», на щепетильную, горячую тему сосуществования
евреев и русских.

— Говорят, что Солженицын завещал издать II том — от 1917 года
и до наших дней — только после его смерти.

— Это слухи! Могу совершенно опровергнуть. Просто все-таки
нужно доработать — это же научный труд. Сноски, точные данные
должны быть проверены. А текст есть, и, думаю, книга выйдет не
позже ноября.

— У вас на лотках вижу новый журнал «Колокол», изданный в
Лондоне. Значит, снова «к топору зовете Русь»?

— Ну, это для новоприезжих русских в Англии. Найти название для
нового журнала не так легко. Вот я 50 лет издаю журнал, который
уже раньше назывался «Вестник русского христианского движения».
Я его не переименовывал.

— Хотелось бы узнать ваше мнение о новой политической
эмиграции, формирующейся вокруг Бориса Березовского.

— Я как-то ее не вижу, политической эмиграции как таковой.
Отношусь, разумеется, отрицательно. Олигархи, конечно, политики
— но их нельзя сравнить даже с дореволюционным временем, когда
была идеология социалистическая или конституционная. Скажем, мой
дед Павел Бернгардович Струве уехал в Париж в 1903 году, чтобы
издавать журнал «Освобождение».

— Но сейчас ведь тоже говорят — строить либеральную партию
из-за рубежа, против Путина, за свободу...

— Это все накипь, на самом деле. Это несерьезно. Есть такие
антипутинские тенденции, которые я, скорее, не разделяю. Просто
всегда легче быть «против», чем «за». Меня абсолютно не волнуют
те проблемы с медиа, которые сейчас в России возникают. Я
считаю, что это одна из самых свободных стран в мире вообще.
Потому что всегда медиа зависят от государства или от каких-то
олигархов, каких-то денег. И у нас во Франции. Это не призвание
медиа — быть свободными! Ведь и газеты — это все прогарно,
требуют рекламы с одной стороны, спонсоров -с другой. Важно,
чтобы был какой-то плюрализм, а плюрализм сейчас в России
полный, и свобода печати, и мнений, и передвижения. Люди
привыкают постепенно к демократии.

— А Франция как на ваших глазах изменилась? Вы ведь родились
здесь.

— Да, я всю свою жизнь прожил во Франции. Отбывал воинскую
повинность во время алжирской войны — это наша чеченская была. И
ничего драматичного в последних выборах не было. Крайне правые
имеют право существовать, и это единственный раз, когда Ле Пен
сыграл положительную роль, разбудив общественное мнение. Его
политическая карьера окончена, после него нет другой
харизматической личности. Что ж это нормальная демократия, после
этого будет умеренно правый парламент. Может быть, через 5-7 лет
снова придут умеренно левые. Проблем, конечно, навалом — их
называют грубо проблемами глобализации, хотя это, скорее
проблемы иммиграции. Больше нет границ, существует угроза
идентичности Франции, есть некоторое падение культуры — но ведь
это во всем мире! Футбол стал второй религией, в Корее кто-то
покончил с собой, в Москве набили друг другу морды... Но ведь в
нашей цивилизации есть не только отрицательные моменты,
положительных столько же, если не больше.

Франция не в лучшем состоянии своем — хотя она вполне
благополучна по сравнению с Россией. Даже война прошла
безболезненно в 1940-м. Но Франция еще не оправилась от войны
1914 года, когда она потеряла 1,5 миллиона своих лучших сыновей.
Точно так же, как и Россия не оправилась и не скоро оправится от
потерь 1914 года, 70-летия советского и 1941 года. Такое
кровопускание даром не проходит.

— Как русская культура здесь влияет на Францию?

— Среди академиков французской академии двое русских, в том
числе ее бессменный секретарь. Французская культура, конечно,
менее проницаема. Вот стоят книги Газданова на французском языке
— но он хотя и хороший, но не очень большой писатель. Русская
литература в эмиграции была разветвленной, богатой — но уж очень
крупных явлений не было. Разве что в поэзии — Марина Цветаева.
Иван Бунин доживал здесь последние дни. Набокова я оцениваю как
очень крупного писателя — но он перестал быть русским писателем
во вторую половину своей жизни. Мастерство у него удивительное и
для русской литературы, и для западной. Во Франции его тоже
читают. Но среди русских здесь наиболее читаемы Михаил Булгаков
(тоже мог бы быть в эмиграции, но не пустили) и Солженицын.

— Что вы лично читаете из нынешних авторов?

— Я не очень интересуюсь текущей (и текучей) беллетристикой.
Кроме, опять же, Солженицына, который доживает свой век, я не
вижу крупных писателей. Есть, без сомнения, очень приличные
писатели и поэты — Седакова, Кублановский, Якимов, Маканин,
Улицкая, Петрушевская... Шумящие писатели мне менее близки.
Пелевин, не говоря уже о Марининой. Акунина я воспринимаю
тяжело. Это историей нельзя считать. Литература ширпотреба,
написанная неплохо, но читать трудно.

— Ваш дед, Петр Струве, был одним из философов, предлагавших
России иной путь, нежели коммунисты. На ваш взгляд, его взгляды
сейчас оправдываются?

— Поворот был осуществлен моим дедом, Николаем Бердяевым, отцом
Сергием Булгаковым. Они чего-то добились — их стал поддерживать
Столыпин. В России все еще должно народиться, политических
партий почти нет. Скорее есть те, кто хочет слепо подражать
Западу, подражать критически, и те, кто вообще против Запада, —
это коммунисты, мертвая линия совсем. Но на самом деле все
пришло с Запада. И демократия, и соблазны. Хотя, конечно, пили в
России не меньше до тех пор, пока открылись Западу. В целом, я
против антизападнических настроений. Я считаю, что за 10 лет
Россия идет совсем не так неблагополучно, как могло бы быть.

— У вас есть дом в России?

— Нет. Думаю, избушку можно было бы... Но я туда езжу по делам,
а жена у меня тут работает, она иконописица. Здесь дети, трое
внуков — от 5-месячной девочки до 22-летней. Старшая учится в
университете английской литературе. Я сам почти уже третье
поколение, но дети мои все говорят по-русски. В Латвии я уже
выступал и говорил, что полезно сохранять идентичность и той
стране, в которой живешь. Можно быть двуязычным и
двунациональным в каком-то смысле. Быть за Родину — и за
Отечество.

— Но это вопрос — насколько вам это среда позволяет. Вот у вас
терпимая Франция, но так далеко не у всех.

— Может быть, нужно будет и побороться! В Латвии большое
русское население, и с этим, думаю, согласится и латышская
интеллигенция.

— Лучшая часть...

РУБРИКА