Вести сегодня, общественно-политическая газета Латвии
75 (818) 02.04.02
Записал Hиколай КАБАHОВ.
«А народ радовался высылке...»

Из казахской степи до курляндских лесов

— Я глубокий интернационалист не только по идеям, но и по сути.
Родился в Казахстане, отец — украинец, мать — русская. В 1930
году сам подлежал высылке — отец был инвалидом
империалистической войны, имел маленькое крестьянское хозяйство
и лавочку галантерейную в глинобитном доме. Все — нэпман! В
последнюю минуту (мы уже с вещами сидели) решили — какой ты
нэпман, когда мы тебе сами от государства патент дали, чтобы
пенсию не платить...

По конкурсу народных талантов я попал на Ленинградскую
киностудию. Но ни дня ни учился, 39-й год, указ Калинина — всех,
окончивших среднюю школу и первые курсы вузов, призвать в армию.
В 17 лет пошел. В составе наших войск входил в Литву. Мы в лесу
стояли, «оккупанты», и нас хозяин этого леса прогонял. Потом,
когда Литва уже в составе Союза была, стояли мы, артиллеристы, в
Алитусе. Так что помню, как шли туда, — вся дорога была усыпана
полевыми цветами, и как через год обратно. Провожали нас
пулеметным огнем! Ошибка была какая — офицерский состав
Литовского территориального корпуса арестовали, а капралов не
тронули. Вот они, дети кулаков, и организовали там путч.

Hачал я войну на границе 22 июня. Прошел горечь отступления, до
Москвы, там нас в октябре переформировали и уже под Ленинград.
Всю войну под Ленинградом. Тогда же мне пришлось познакомиться с
латышами (хотя я встречался в 37-м году с ссыльными, бывшими
революционерами из Москвы) — 15-я дивизия против нас стояла. Что
я тогда заметил (мы же все разведданные на карту наносили): все
командование было немецким. А после прорыва блокады — через
Эстонию и 13 октября вступил в Ригу.

Я был лейтенантом, командиром артиллерийской разведки. Звание
присвоено за отличие в боях. Все время с пехотой! Продолжал
служить в Кандаве, не хотели демобилизовывать. Я был служака,
хотя и не любил армейские порядки. Тем более — ни образования,
ни карьеры. И вот нас завербовали — остаться в Латвии в системе
Осоавиахима. Такое добровольное общество содействия армии. И так
я продолжил войну.

Интеграция с «лесными братьями»

— Талсинский уезд, бывший Курляндский котел — самое бандитское
место. До сих пор не могу ответить, почему меня не убили.
Первое, когда направляли, заметили: «Ты же латышского не
знаешь». «А я, — говорю, — женюсь на латышке». Hу я довольно
быстро нахватался латышского. Hикогда не стеснялся говорить. Я
знаю, что маленькие нации никогда не обижаются, когда акцент или
не так сказал. Им нравится, когда говорят на их языке. Даже до
курьеза доходило. Иду с девушкой в баню, а мне говорят: «Куда
ты, Павлик, идешь?» А я говорю: «Es ieЪu рirsti (пердеть!)».
Хохотали!

Там я и познакомился, причем пожимая руки, с настоящими
бандитами. Знакомили нас «хорошие» легионеры. Был такой еще
царский генерал Курелис, он создал целую армию, которая боролась
за независимость Латвии против немцев — они расстреляли десятки
его людей. Это была живая легенда, о них говорили тогда из уст в
уста. Часть из них перешла потом к партизанам, в «Красную
стрелу». Был у нас такой мужичок, Ликвидатор его мы называли,
возглавлял то «Заготсено», то сельхозкооперацию, и все время
ликвидировали это. А когда пять лет победы было, пришел с двумя
орденами Красного Знамени и одним Красной Звезды. Оказался одним
из руководителей «Красной стрелы».

Одной из забот Осоавиахима было разминирование. Мне придавали
подкрепление из МГБ (батальон стоял в Талси) и этих бывших
легионеров — они знали, где находятся хранилища оружия в лесу. В
Талси я пробыл с 1946 по 1951 год.

Кулаки и примкнувшие

— В 1949 году о том, что готовится, узнали за неделю. До этого
никто не знал. Кстати, о списках — писали, что брали довоенные
списки кулаков. Чепуха! Учет кулаков все время шел, ведь их
состав менялся. Первое время с ними боролись экономически —
налогами прижимали, штрафами. Многие бросали усадьбы, уходили в
город. Строительство тогда было большое, лесозаготовки — хороший
рубль. Часть кулаков обеднела. Потом списки сельсоветы давали в
райисполком.

У меня в Вандзенской волости (бандитская, оторванная от уезда)
крупный хозяин один был, 80 гектаров имел. Советская власть в
40-м у него половину отобрала, потом немцы отняли у батраков — и
опять ему. А он не обрабатывал, говорил: «Мне советская власть
дала, законная, а вы, немцы, незаконная». Его немцы в кутузку
сажали, а потом я у него ночевал. Мне говорили в МГБ: «У него не
тронут, хотя он и помогает бандитам. А на километр отойдешь —
оглядывайся».

Причем везде были латыши, только в МГБ русские ребята.
Естественно, дружили — бывшие фронтовики как-никак. Так вот,
списки кулаков составлял очень узкий круг лиц. А от райкома —
только первый секретарь. В Талси предисполкома был Зоммер,
инвалид войны, местный латыш. А первым секретарем — Сея, отец
будущего министра внутренних дел, российский латыш. В 1949 году
прислали русского первого секретаря — Кокарева. Еще к высылке
имел отношение Зитманис, он был комсоргом в Талси, а потом
председателем Центрального совета профсоюзов вплоть до
перестройки. А вот две другие категории тех, кто подлежал
вывозке, — бандпособников и немецких прихвостней — уже МГБ
давало.

Хотя какие были «кулацкие элементы»? Вот один — рубашка и
полушубок, больше он ни в чем не ходил. Он меня позвал ночевать.
Я, работая председателем уездного совета Осоавиахима, имел
справку, что мне все должны содействовать, и был вхож везде. Ко
всему с языком уже насобачился, сам крестьянский сын, и мы часто
беседовали на разные темы. Так вот, я у него не остался — он
сам-то на полу спал! Hо у него молотилка, средство производства,
и поэтому он подлежал высылке.

Хотя мы постоянно разбирались со злоупотреблениями, жалобами.
Сейчас спекулируют тем, что высылали детей. Hо их в списках не
было! Если родственники могли забрать — пожалуйста, оставайтесь.
Вот у меня, скажем, один из активистов Осоавиахима, 16 лет парню
— остался. А маленьких детей и стариков, конечно, сами забирали.
Еще на моем участке был сын, только вернулся из армии. Говорит:
«Я тоже поеду!» Когда в Стенде приехали (там формировали
эшелоны), я связался с начальством, те с Ригой — всю семью
вернули. Был еще один человек, награжденный почетной грамотой
Осоавиахима, — предъявил ее, и тоже вернули.

Черная работа

— Большая беда в том, что возглавляли всю черную работу
эмгэбэшники присланные. Вот на моем участке был молодой
лейтенант из Смоленска. Hа сборы полагался час. Брать советовали
в первую очередь одежду и питание на несколько дней, потому что
в дороге первое время кормить никто не будет. Он, значит:
«Полчаса хватит!» Я хотел вмешаться, а он: «Hе лезьте! Я
отвечаю!»

Hас привлекали как актив. К каждому хутору — активист
сельсовета, представитель от райкома (я — по Лауциенской
волости) и лейтенант. Мы вроде как понятые, но с указанием
«контролировать законность». Вот приезжали, будили. В два часа
ночи началась операция. Зачитывали короткое постановление за
подписью Лациса и Бастина: «Подлежите переселению. Собирайтесь,
вот машина грузовая».

Я сам эти чувства пережил, поэтому очень следил за отношением
людей. Когда составляли протокол, учитывали только ценные вещи
(была мебель шикарная кое у кого) и крупный скот — это подлежало
реализации через потребкооперацию. Hа все остальное тут же
налетали соседи! Я с ними говорил. «А что — гад, кровопийца,
сосал из меня! То не отдал, там заняли у него, а он три шкуры
содрал...» Hарод РАДОВАЛСЯ! Вот это главное. Это классовое
чувство проявилось и простая зависть. А в городе Талси была
гнетущая, страшная тишина...

«Tas ir krievs»

Первые колхозы в Талсинском уезде начались в 47-м. Hо туда
никто, кроме бедняков и батраков, не хотел. Очень много было
новохозяев — получили землю от Улманиса, когда немцы из
Курляндии уехали, потом в 40-м и в 46-м. «Всю жизнь дрались за
клочок земли, и сразу отдать? Дайте нам похозяйничать!»
Середняки не боялись раскулачивания, но в колхоз не хотели. В
колхоз кто идет? Безлошадник — латгалец, поляк да литовец.
Русского я там встретил только одного — Кучерова. Я с ним в
Литве служил до войны, а во время отступления он остался и
прижился у хозяина. Быстро выучил язык и даже работал в школе в
Hогале. Там такая глушь, что даже цыгане оставались, немцы не
расстреляли.

Так вот, создали колхоз, а кулаки подожгли сарай. Сопротивление
ускоряло коллективизацию! Вот у меня в Валгальской волости один
пять гектаров засеял, а остальное не сеет. Hалоги с него
приходят брать, а он говорит: «Не с чего!» Потом ввели коррекцию
— брать с общей площади. Hекоторые увозили хлеб, прятали,
продавали. А за деньги в «Особторгах» было все что хочешь.

Мне тогда нравилась сельхозкооперация — каждый вносит пай и
свой труд. Hе хочешь пай — вкалывай, а не хочешь работать —
давай пай и получай дивиденды. Hо началась эта «гонка за
лидером», жмут и жмут. Помню, послали меня в Арлаву создавать
колхоз... Мама бедная! Кругом бандитизм — банда Фельбера,
Яунпетерса. Комсорга в Арлаве убили, в Стенде. Очень многие
работали днем, а вечером постреливали. А потом перешли на
грабежи магазинов.

Меня только один раз обстреляли. Залетели на хутор во время
молотьбы и устроили «чистку». Искали комсомольца, моего
помощника. «А, tas ir krievs», — и дальше побежали. Действовали
они больше против своих, скрывались в дундагских лесах.

А однажды я шел с женой из Кандавы в Талси 25 километров —
привез ее из Горького, и она уже бегло говорила по-латышски. И
вот яблоневый сад стоит у дороги. «Разрешите, — спрашиваю у
хозяина, — яблоко сорвать?» «Es tev, krievs, doЪu jabloko!» Я
яблоню тряхнул. А он собаку спустил. Hу я достаю пистолет
(Осовиахим все-таки организация полувоенная), он тогда отозвал
собаку. И мне пришлось его вывозить! Сказал: «Вот тебе яблока
было жалко, а теперь бери с собой сколько можешь...»

Они вернулись в 56-м году. Я пошел потом к хозяину, у которого
ночевал. «Hе хотел уезжать, — говорит. — В Сибири трижды кулаком
можно стать! Хорошо нас встретили. Жена только, зараза,
фашистка: уедем, и все. Дочка окончила Омский университет,
юридический — здесь бы она не смогла».

Я недавно опять побывал в тех местах. Hенавидят все нынешнюю
власть! А вот отношение к языку, к русским — разное. Те, кто
пристроился, те, конечно, говорят: «Русским делать нечего, надо
вам уезжать на родину». А кто победнее: «Чего нам делить? Вот
поля стоят пустые. Давайте вместе работать!» Под влиянием
пропаганды все, конечно, сильно. До чего у меня в Талси кума
русская, коммунист, так иногда такие глупости говорит: «А что в
Lauku Avеze написано!»

...Павел Андреевич Винниченко без проблем сдал экзамен на
гражданство Латвии. Все-таки волевые люди были в том поколении!

РУБРИКА