Вести сегодня, общественно-политическая газета Латвии
62 (805) 14.03.02
Михаил Шахназаров
Язык мой — тотем мой

Наверное, у меня такая же нездоровая фантазия, как и у
латвийских законотворцев, которые приняли решение о введении
обязательной присяги языку. Услышав об этом, я почему-то
представил не лингвистическую единицу, а гигантский тотем в виде
жизненно важного органа, отсутствие которого лишает человека
такой прелести, как общение. Представил и сам процесс принесения
присяги. К скульптурному изваянию в виде эротично взмывшего
ввысь язычка подходят серьезные люди с театрально напряженными
лицами и, припав на правое колено, лижут основание памятника.
Причем я представил, как лютой зимой их языки примерзают к
заиндевевшей бронзе, и они со слезами боли и радости отдирают их
от металла, оставляя на нем частички себя и губительную для
чужого организма микрофлору с бактериями гриппа и болезней,
привезенных из загранкомандировок.

А еще я вспомнил анекдот. Вы, наверное, его знаете. Это
короткая история о том, как врачи ставят на могиле своего
коллеги ЛОРа памятник в виде уха, а стоящий чуть поодаль
гинеколог заходится в истерическом смехе, представляя, какую
скульптуру водрузят коллеги в память о нем. Но потом я понял,
что речь все же идет о лингвистическом достоянии латышей, и
начал представлять себе, как должен выглядеть текст этой
присяги. «Я, Мудрис Янисович Стремулиньш, присягаю на верность
латышскому языку и торжественно клянусь. Всегда и везде говорить
только на своем родном языке, даже в загранкомандировках и во
время проведения международных переговоров. Клянусь не отвечать
на провокационные вопросы наподобие «Который час?» или «Где
башня святого Петра?», заданные на русском. Клянусь всегда и
везде защищать родную речь и делать все для ее процветания и
дальнейшего распространения на Восток. Если же я нарушу данную
присягу, прошу считать меня языковым ренегатом и наказать по
всей строгости языкового законодательства нашего гос ударства».

Вот таким я представил себе текст этой присяги, призванной
лишний раз доказать, что не все ладно в латвийском государстве,
политики которого любыми путями пытаются ввести народ в
заблуждение при помощи нововведений, которые в любой другой
нормальной стране были бы сочтены за анахронизм. И присяга языку
еще одно подтверждение тому, что латвийские законотворцы снова
решили показать русским Латвии (я не люблю слово русскоязычные.
— М. Ш.), кто здесь хозяин. Поэтому для меня такая присяга
выглядит дикостью и проявлением элементарного бескультурья со
стороны людей, некогда кичившихся достижениями культурной
революции. Ни Достоевский, ни Чехов, ни Державин, ни Пушкин не
приносили присяги языку русскому. Но нетленные произведения этих
авторов стали более значимыми, чем клятва верности языку, не
только для русской, но и для мировой литературы. Не приносили
этой присяги и Андрейс Упитс с Янисом Райнисом. И произнести
такую клятву может только ура-патриот или политический
конъюнктурщик.

Не все ладно в государстве латвийском. И с языком «проблемы», и
с уровнем благосостояния населения, который с каждым годом
становится все хуже, несмотря на оптимистические прогнозы
придворных экономистов. И демографическая ситуация уже кажется
катастрофической, что видно даже если бросить беглый взгляд на
кривые диаграмм рождаемости и смертности. И присягами тут дело
не исправишь. Кстати, я, как тот гинеколог из анекдота, подумал:
а чему должна присягать дама, если придумают присягу на верность
идеям увеличения численности населения страны? И чему должен
будет присягнуть мужчина? А поживем — увидим. Ведь не все ладно
в государстве латвийском.

РУБРИКА