Вести сегодня, общественно-политическая газета Латвии
26 (769) 31.01.02
Николай КАБАНОВ
Мара Залите: «Русские должны продемонстрировать лояльность»

Камни cоветской Латвии

— Вы ведь, Мара, родились в Красноярске...

— В 1941 году мои предки были депортированы в Сибирь. «Вина»
заключалась в том, что прадед был старостой Слампской волости
под Тукумсом. Они были зажиточные хозяева, и их «ликвидировали
как класс». Моей матери тогда было только 10 лет. Судьба моей
матери была еще сложнее, чем у других, — в 1946 году, после
войны, она нелегально вернулась в Латвию. Тогда было такое
движение — люди в Сибири собирали сирот, а среди них тех, кто
сиротой не был. Но в 1949 году ее опять выслали — она тогда была
студенткой третьего курса Елгавского педагогического училища.
Мой прадед погиб в Вятлаге, я об этом узнала только в 1988 году.
И другие родственники по линии отца были депортированы.

Я одна из тех латышских детей, которые родились в Сибири. Таких
много, недавно о них вышла книга нашего посла во Франции Сандры
Калниете. Мне было 4,5 года, когда я в 1956 году вернулась в
Латвию. А до этого я ходила в русский садик и говорила только
по-русски.

— Почему вы занялись литературой?

— Почему люди становятся поэтами... Сложный вопрос. Мне
кажется, что это от Бога. Я еще ребенком начала писать стихи,
посылала их в газету Pionieris. Тогда меня не публиковали,
первая публикация была в 1971 году в журнале Karogs.

— В то время литература ведь была не только искусством, но и
пропагандой.

— Мне кажется, мое поколение, которое начинало в 70-х годах
(первая моя книга вышла в 77-м), было первым, которое может себя
чувствовать «невинным». Мы не платили тому режиму никаких
пошлин. До этого нашим предшественникам было труднее — они не
могли издать сборник стихов, если в нем первое стихотворение не
было посвящено Ленину, второе — Октябрю и третье — Революции. Но
моя первая книга вышла без этих стихов, хотя пришлось и
помучиться с редактором. Кое-что выбросили, кое-что вычеркнули.
Надо было привыкать к цензуре. Они не хотели публиковать ничего,
где были бы «сигнальные» слова «свобода», «Латвия». К последнему
слову надо было всегда добавлять «советская». У меня в
стихотворении, которое напечатала газета Dzimtenes Balss, была
строчка «камни Латвии», так они заменили на «камни советской
Латвии»! Это было комично, но они боялись таких слов.

С президентом знакома 20 лет!

— Значит, если вас публиковали в Dzimtenes Balss, значит, вас
использовали для агитации, направленной на эмигрантов. Какие
связи у вас были с эмигрантами?

— Да. Конечно, все слушали «Голос Америки». И в семье говорили,
что такие-то родственники живут за границей. Потом пришло
осознание политической эмиграции — в нашей студенческой среде
циркулировал культурный журнал Jauna Gaita, который какими-то
нелегальными путями попадал в Латвию. Впервые прямой контакт с
эмиграцией был, когда я попала в Канаду в 1985 году. Во многих
вещах, конечно, барьер был, в других — нет. Имелось общее
осознание культуры, истории. Кстати, я была не в группе, а с
«проводником» из Комитета культурных связей. Я знала, что он был
связан с госбезопасностью, но иначе бы меня не выпустили.

— Встречались тогда с Вайрой Вике-Фрейбергой?

— Встречались еще раньше — наша первая встреча была в 1982
году, когда она читала в Академии наук ЛССР лекции для узкого
круга. Я тогда тоже интересовалась фольклором. Мы нашли
возможность увидеться и поговорить и о чисто профессиональных
вещах, и о политических. Она принадлежала, можно сказать, к
прогрессивному крылу эмиграции. К тем людям, которые смотрят не
столь в прошлое, сколь в будущее. В то время в эмиграции это
было не принято. Большинство эмигрантов отказывалось от какого
бы то ни было сотрудничества с оккупированной Латвией. И я, как
гость, иногда чувствовала это негативное отношение. Но что
касается таких людей, как Вайра Вике-Фрейберга и поэтесса Инга
Тома, 90-летие которой мы будем отмечать, — они понимали
значение той информации, которую они нам доносят. Мы все-таки
жили в очень ограниченном пространстве.

Тяжкая доля латышского языка

— Перейдем к сегодняшнему дню. Что угрожает латышской культуре?
Каковы те глубокие мотивы, которые привели вас к руководству
Комиссией по языку?

— Конечно, мотивы глубокие. Я по профессии латышский филолог.
Для меня язык не только средство коммуникации, но и некая
субстанция. Конечно, латышский язык — язык малой нации. Мир
постоянно переструктурируется. И если мы хотим сохранить наш
язык, нам надо обеспечить его конкурентоспособность с другими
языками. Возможно, вам это не понравится, но на сегодня самая
большая конкуренция на территории Латвии у нас — с русским
языком. Не будем этого скрывать. Мое глубокое убеждение и
определенная государственная политика — что латышский язык
должен быть средством интеграции. Если мы живем в латвийском
государстве, у нас должен быть общий язык и в смысле способа
общения, и как система ценностей. Пока они различны, так что...

— Вы считаете, русский язык ниже латышского и не может
функционировать параллельно?

— Ни в коем случае я не считаю, что ниже. Напротив — у русского
языка есть масса преимуществ перед латышским. В глобальном
смысле латышский язык — язык меньшинства, на нем говорит 1,3
миллиона человек, а на русском минимум 150 миллионов. Положение
латышского языка...

— Угрожающее?

— Очень угрожающее.

— Но ведь прошло уже 10 лет, как все вывески у нас на латышском
языке, вся документация. Чего же не хватает?

— Знаете, очень многого. Не хватает практического применения
языка. Есть много законов, статья в конституции о латышском
языке как государственном. Но на практике мы видим, что все же
он ограничен. Я не могу говорить по-латышски в магазинах,
автосервисе.

— Потребитель имеет право выбора. Не ходите в те магазины, где
вас не обслуживают по-латышски. Я лично не хожу туда, где не
говорят по-русски.

— Ситуация такова, что 98 процентов латышей могут общаться
по-русски, и только 79 процентов русских — по-латышски. Таким
образом, уже нет равноправия.

Две общины — это плохо

— Я думаю, народу, который веками был имперским, в течение
одного поколения выучить другой язык сложно. И вам, как
специалисту, надо знать, что лингвистические способности у всех
людей разные — если наш президент освоила пять языков, то иные и
на своем родном не могут писать. Может, от слесаря стоит
требовать, чтоб он машины чинил, а не говорил с вами на
великолепном латышском?

— Видите ли, где скрывается проблема... Я могу с вами
согласиться — но тогда мы признаем двухобщинное общество. И если
вы будете русские, мы — латыши, то тогда мы будем содействовать
отчуждению общин.

— Все равно будут люди, которые говорят на двух языках, и те,
кто только по-латышски или только по-русски.

— Те, кто говорит только на одном языке, делают хуже только
себе. Я думаю, любой язык обогащает.

— Именно! Но не надо навязывать никакое богатство. Если мы
живем в демократической стране, не надо навязывать дворнику,
учить ему язык или нет.

— Да, но если в соседнем дворе живет такой же дворник, который
говорит только по-латышски, как они договорятся?

— Я думаю, это мифология...

— Нет, это реальная ситуация!

— Но речь идет о степени владения. Вы, как филолог, всегда
найдете ошибки в речи собеседника. Специалист ведь явление
одностороннее.

— Я согласна — было бы большой ошибкой, которая способствовала
закреплению только негативного отношения к государственному
языку, если бы мы действительно переделывали людей пенсионного
возраста, которые прожили всю жизнь с одним языком. Они не
выйдут за границы своей языковой «территории». Речь все же идет
о будущем страны. Я верю в то, что независимость Латвии
необратима. Но у меня есть подозрение, что не все готовы принять
это.

— Не готовых принять это, по-моему, больше сейчас в Брюсселе,
чем в Москве. По пути в ЕС Латвии надо будет принять массу
требований, чуждых ей.

— Я согласна, что, когда мы будем в ЕС, у нас будет много
проблем, в том числе тех, которые мы не осознаем. Латышский язык
пока гарантируется законами ЕС как один из государственных в
Евросоюзе. Но вряд ли на практике это будет. Поэтому у нас
создана одна подкомиссия, которая будет изучать положение малых
языков в Евросоюзе и прогнозировать положение нашего языка,
когда вступление произойдет. Вообще эта языковая комиссия —
аполитичная структура, состоящая из профессионалов. Ей надо
сформировать очень детальную программу защиты и развития
латышского языка, дать рекомендации правительству, президенту,
как действовать в конкретных ситуациях. Нам нужно узнать, где
проблемы — социальные, психологические. К сожалению, мы
соприкасаемся и с политикой. Мы занимаемся и собственно
качеством латышского языка, которое сильно пострадало от влияния
и русского языка в советский период, и от английского сейчас.

Выживает... слабейший

— Сейчас Латвия независима, но тираж вашего «родного» журнала
Karogs несравнимо ниже, чем в советское время.

— И у «Нового мира» в России так же. Все это совершенно
нормально — литература больше не единственное неофициальное СМИ.
В советское время рядом с официальными медиа, которые, как все
знали, врут, существовала относительно свободная литература. Со
своим подтекстом, эзоповым языком. А сегодня конкуренция
масс-медиа совершенно нормальна.

— Сейчас стало гораздо меньше и переводных книг с латышского на
русский и наоборот. Может, надо восстановить традицию?

— Обязательно! Наслаждаться литературой можно только на родном
языке.

— Но не имеют ли дети права наслаждаться образованием на родном
языке? Я, например, как отец, не могу принять, что мой сын имеет
пониженные успехи по предмету, если учительница пол-урока
«борется» с латышским языком.

— А если вы поедете в Финляндию или Швецию, у вас тоже будут
такие претензии?

— У нас ситуация, скорее, как в Бельгии. Две примерно равные
общины. Почему бы не дать права на русское образование?

— Я думаю, переход на образование в средних школах на
государственном языке произойдет, как и предусмотрено
программой, в 2004 году. Это не значит, что в стране не будет
русских школ. Речь идет о том, что государственные
общеобразовательные школы должны готовить людей к жизни в
Латвии, и одно из условий этого — латышский язык. Ваш сын
проиграет, если он не будет хорошо знать латышский, ему будет
трудно работать в банке, государственном учреждении, занимать
высокие должности. Это же ради его блага!

— Есть концептуальное несогласие между нами, как мы видим
Латвию. Вы — как национальное государство, а я — как
мультикультурное. Я не думаю, что людей надо заставлять говорить
на каком-то языке. Они должны иметь право выбора — 5 телеканалов
на латышском или 15 на русском.

— Именно! Поэтому я и говорю, что латышский язык не сможет
конкурировать с русским...

— Если не будет искусственно лоббирован?

— Да!

— Но разве это этично?

— Это очень этично! Это чрезвычайно этично, ибо в XXI веке ни
социальный, ни этнический дарвинизм — «выживает сильнейший» —
более неприемлем. Это аморальная установка.

— Но я тоже гражданин Латвии — и почему я не имею права решать,
какие языки должны применяться в нашей стране?

— Прекрасно, что вы гpажданин. Но некоторые чувствуют себя
гражданами России, живут в русской культурной и информационной
среде. Чего боятся латыши? Боятся потерять свою независимость,
идеал, который был у них с 1905 года. Русским надо понять
психологию латышей. Русские должны продемонстрировать
лояльность, и они получат хорошую работу, если будут ценить
государство, в котором живут.

— Спасибо за беседу.


РУБРИКА
В начало страницы