Час, Ежедневная русская газета Латвии
277 (1303) 24.11.01
Элина Чуянова
Русская школа: история повторяется

Фото из архива.Рижская Ломоносовская гимназия до войны готовила
студентов для Латвийского университета.

Через два с половиной года образование на родном языке станет в
демократической Латвии привилегией латышей. Если вспомнить
историю, то демократия на этой земле однажды уже была. Правда,
совсем другая. Какая же? Мы беседуем с доктором истории,
специалистом по изучению жития русских в Первой республике
Татьяной Фейгмане.

Элина ЧУЯНОВА

— Татьяна Дмитриевна, в довоенной Латвии существовали русские
школы и гимназии, но при этом все их выпускники прекрасно
владели госязыком. Оказывается, чтобы знать латышский, совсем не
обязательно получать на нем образование?

— Безусловно. И опыт Первой республики это подтверждает. В
довоенных школах латышский язык преподавался пять-шесть раз в
неделю, отдельно шли история и география Латвии — тоже на
латышском. К тому же требования к ученикам были строгими. В
результате многие выпускники гимназий выдерживали жесткий
конкурс в Латвийский университет. А ведь вступительное сочинение
приходилось писать на латышском, и спрос с русских был таким же,
как и с выпускников латышских гимназий.

— Почему же сегодня русские Латвии сталкиваются с проблемой
образования на родном языке? Неужели дело действительно в том,
что нас слишком много?

— Я не думаю, что Латвия 1919 года, разоренная войной и
революцией, была богаче, чем Латвия 2001 года. Ситуация и тогда
была очень сложной. Однако в декабре 1919 года был принят закон
об организации школ нацменьшинств Латвии, который обеспечивал
право учащимся получать образование, в том числе среднее, на
родном языке. После этого очень быстро сложилась сеть
национальных школ: помимо русских, были еще польские, немецкие,
еврейские, эстонские, литовские и даже белорусские, хотя
белорусов в Латвии было всего несколько процентов. Кроме того,
согласно тому же закону уже в начале 20-х при министерстве
образования были созданы пять национальных отделов, которые
курировали работу школ нацменьшинств и содействовали сохранению
и развитию культуры каждой нации.

— Сегодня образованием всех нелатышей страны занимаются всего
три человека...

— Правда? А вот в Латвии периода 1919 — 1934 годов в одном
только русском отделе работали восемь специалистов. Я пыталась
проанализировать, почему латвийские власти той поры пошли по
такому прогрессивному пути. Думаю, что тогда среди латышских
политиков были очень мудрые люди. К ним я отношу, в частности,
первого президента Латвии Яниса Чаксте: он очень толерантно
относился к национальным меньшинствам. В результате такой
разумной политики национальные меньшинства, которые еще в 19-м
году сомневались, поддерживать ли им латвийское государство,
увидев благоприятное к себе отношение, безоговорочно приняли
идеалы и ценности молодого государства. Русские, бежавшие из
Советской России в Латвию, находили свое новое положение
стабильным, особенно по сравнению с другими странами, принявшими
эмигрантов. И во многом потому, что здесь можно было получить
образование на родном языке, иметь свою национальную школу.

— Наряду с прогрессивными политиками Первой республики были и
такие, как министр образования начала 30 — х годов Атис Кениньш,
рассматривавший государственную школу как школу с латышским
языком обучения...

— Кениньш считал нецелесообразным обучение в средней школе на
языках нацменьшинств, полагая, что внедрением латышского языка
можно сблизить все народы, населяющие Латвию. Правда, он не
трогал основную школу. К счастью, сторонников у Кениньша было
мало. Расстановка политических сил в довоенной Латвии была
такой, что всем партиям, хотели они того или нет, приходилось
считаться с нацменьшинствами, имевшими 19 мест в Сейме. От того,
кого поддержат эти депутаты, очень часто зависело, кому именно
удастся сформировать правительство и встать у руля власти. И
хотя нацменьшинства, особенно русские, были разобщены и
рассеивались по партиям и спискам, они всегда объединялись и
выступали единым фронтом, когда дело касалось вопросов
образования.

— И эти 19 депутатов могли перетянуть парламентское большинство
на свою сторону?!

— Да, зная эту особенность, многие депутаты-латыши старались не
выступать в Сейме по тем или иным вопросам, а предпочитали
отмалчиваться. В 32 — 33-м годах, когда Латвию начала понемногу
захлестывать волна национализма, в Сейме выступали от силы
пять-десять человек. И, кстати, именно тогда изменения в законе
о школах нацменьшинств, которые предлагал Кениньш, большинством
голосов были отклонены. Еще один характерный пример. До 1934
года, еще до разгона Сейма Ульманисом, там можно было выступать
на трех языках — кроме латышского, еще на немецком и русском. И
вот в 31-м и 33-м годах партия демократического центра
предприняла попытки запретить выступления на этих двух языках.
Однако в первый раз это предложение поддержали только 26
депутатов, во второй — 28. И оно не прошло. Если посмотреть на
Ульманиса и его Крестьянский союз, то они в это время
отмалчивались. После переворота 1934 года русские не ожидали,
что в государстве будет взят столь жесткий курс в области
национальной политики. Они поначалу видели в Уль манисе крепкого
хозяйственника и надеялись, что он покончит с царившей в стране
коррумпированностью, наведет порядок со множеством партий,
которые вели между собой бесконечную и временами грязную борьбу.
Известно, например, что в то время голоса депутатов при
голосовании покупались.

— Вместо этого Ульманис взялся за нацменьшинства...

— Уже буквально через месяц после переворота были упразднены
национальные отделы минобра, и Сейм принял новый закон об
образовании. Формально это право получать образование на родном
языке было сохранено. Однако на деле проводилась политика
сворачивания образования на языках меньшинств. Во-первых, была
принята инструкция распределения учащихся по национальностям,
согласно которой каждый должен был учиться только в школе своей
национальности. Ребенка от смешанного брака с латышом надлежало
вести в латышскую школу. Русские школы всегда были неоднородными
по своему составу, и грекам, евреям, полякам, немцам пришлось
идти в свои школы. Для частного русского образования это стало
ударом — ведь там в основном учились еврейские дети, для
большинства русских плата за обучение была непосильной. В итоге
в 1936 году закрылась последняя русская частная гимназия
Олимпиады Лишиной.

Фото Сергея Аболиньша.Татьяна Фейгмане: «История развивается по
спирали».

— Татьяна Дмитриевна, а на государственные гимназии власти тоже
покушались?

— В 1934 году в Латвии работали пять правительственных русских
гимназий — в Риге, Резекне, Даугавпилсе, Лудзе и Яунлатгале
(Абрене). Это количество более-менее удовлетворяло спрос. Хочу
подчеркнуть: в массе своей русское население было небогатым,
особенно в Латгалии. Например, в Абрене открыли гимназию только
в 31-м году, хотя в этом уезде жило 50 тысяч русских. А в 35-м
закрыли ее. Куда ехать — в Резекне? Далековато. Позже закрылась
гимназия в Лудзе, где тоже компактно проживали русские. Все это
делалось, чтобы снизить расходную статью бюджета. В результате к
концу 30-х годов в Латвии остались всего две русские гимназии —
в Риге и Резекне. Так что в итоге самыми образованными в Латвии
были немцы и евреи, за ними шли латыши, далее — поляки, литовцы,
эстонцы, а замыкали этот список русские. В начале 20-х были
грамотными только 43 процента русских Латвии, а к концу 30-х эта
цифра подскочила до 67 процентов. Тяга к образованию у русской
молодежи стремительно росла, а учиться было негде — все закрыли.

— И где же они учились?

— К концу 30-х годов почти половина русских детей обучалась в
латышских школах. Поскольку закрытию подвергались прежде всего
школы нацменьшинств, то по всей Латвии, и сильнее в сельской
местности, начал явно прослеживаться процесс облатышивания
нацменьшинств. Получалось так, что русские дети, особенно из
простых семей, учась в латышской школе, вращаясь в латышской
среде и не получая интеллектуальной подпитки в семье,
ассимилировались с невероятной скоростью.

— И что же, никто не роптал по поводу облатышивания?

— Если бы подобная политика проводилась в демократической
Латвии до 34-го года, то тут бы и пресса поднялась, и
общественное мнение, и депутаты Сейма сказали бы свое слово. Но
при диктатуре Ульманиса подобное было невозможно: парламент
распущен, пресса под контролем, общество в напряжении. И тем не
менее ропот все-таки был. Я просматривала документы
политуправления МВД Латвии, где нашла несколько сводок о
политических настроениях среди русского населения. В отчетах
упоминался... нарастающий ропот, причиной которого было
сворачивание образования на русском языке и вытеснение
представителей нацменьшинств из государственных учреждений.

Выступали и общественные деятели. Особо пострадал от режима
Ульманиса депутат Каллистратов: был арестован, девять месяцев
провел в лиепайском лагере. Его имя часто встречается в доносах
политуправления. Русское просветительское общество,
возглавляемое депутатом Сейма и основателем рижской Русской
правительственной гимназии Елпитифором Тихоницким, в 39-м году
стало инициатором меморандума, направленного президенту Латвии.
Речь в нем шла о критической ситуации в русском образовании. По
тем временам это была величайшая смелость. С сегодняшней Латвией
ситуация просто несравнима. Но даже во времена диктатуры люди
считали первейшим долгом защитить русскую школу. Потому что в
ней они видели будущее своих детей и будущее русских в Латвии.

Жизнь. Другие материалы

РУБРИКА