Панорама Латвии, Ежедневная русская газета Латвии
002 03.01.02
Анатолий ГОНЧАРОВ
Остров Кремль

БРОН3ОВЫЙ НАГАН

Глава двенадцатая (окончание)

На балу как на балу. Не ко времени сумрачный Дед Мороз
ввалился. И не к добру — это было совершенно очевидно. Судя хотя
бы по мокрой бороде и отсутствию Снегурочки. Подозрительно
оглядев притихшую аудиторию, он налил себе виски в пепельницу и
уклонился в подробности бытия:

— Раззявили варежки, а мне еще два часа в один конец. И сел с
выражением непроницаемой корректности в глазах.

И стал развязывать мешок. Что у него на уме, было неясно. Ясно,
что в кризисе Дед Мороз.

— Господа, господа!.. — встревожилась Хакамада. — Мы еще только
начали благотворительный аукцион. Объясните товарищу...

— Приближается, если кто не в курсе, Новый год, — сказал
товарищ. — Я собственноручно устраиваю его к лучшему. С
диагнозом. Где ваш харизматик?..

— Ой, ну что же это такое!.. Борис Ефимович! Анатолий
Борисович! Официант!.. Кто-нибудь займитесь посетителем!..

— Я не посетитель! Я зов лесных дебрей. Перемещаюсь в
пространстве по согласованному списку. Вы у меня на шестом
месте. Или на седьмом?.. Ну это все равно. Подарки для всех
одинаковые. Прошу подходить по одному.

— Но мы вас не заказывали! — строго сказал Немцов.

— Иван, распахни душу. Спой песню о родинах.

— Ошиблись адресом, уважаемый, — на помощь Немцову пришел
Крысик Изя. — Здесь мероприятие Союза правых сил. Пройдемте в
соседнее помещение. Там с вами побеседуют. Товарищ милиционер,
разберитесь, пожалуйста, с этим недоразумением.

— Не имею права покидать аукцион, — пояснил Спицын, однако
насторожился. — Что у тебя в мешке звякает, дед? Алкоголь? Легко
воспламеняющаяся жидкость?

— Попрошу не глумиться! Это гормон власти. Каждому харизматику
— по флакону. Продукт натуральный. Патент имеется.

— И что с ним, с гормоном? — заинтересовался банкир Крысик. —
Куда его?

— Как что? Ты вот, к примеру, был никем, так? А станешь всем. Я
же говорю — гормон власти. Вождем хочешь?

— А можно? — потупился Крысик.

— По-моему, просто необходимо.

— Тогда прошу к столу. Здесь неудобно. И закуски нет.

— Ценю за чистоту помыслов! Пойдем, Иван, распахнем душу, — Дед
Мороз подхватил свой звякающий мешок и удалился с Крысиком в
направлении фуршета.

— Тысяча долларов — раз!.. — раздраженно повторила Хакамада
стартовую цену лота.

— А где сам раритет? — спросили из публики. — Куда кувалду
подевали?

Хакамада растерянно озиралась по сторонам. Только что на
подиуме стоял ассистирующий транссексуал Ромео и была при нем
кувалда честного кузнеца. Не стало ни Ромео, ни орудия
освобожденного труда.

Старший лейтенант Спицын покрылся служебной испариной. Ситуация
выходила из-под контроля.

Одинокий вождь

Закрывшись в совещательной комнате, анонимное жюри конкурса на
звание самых дурно одетых женщин России вносило последние
коррективы в итоговые формулировки обозревателя «Америкэн
Уикли«' мистера Блэкуэлла. Делалось это по природному знаку и
Господнему наущению, то есть совершенно непредвзято и
объективно. Исходили главным образом из того, что люди легко
принимают случайно свалившиеся на них радости, но требуют
железной логики от поразивших их неприятностей.

— Текст сокращать надо, однозначно, — сказал анонимный эксперт
Жириновский. — Здесь написано: «Слиска, Пугачева и Матвиенко
обладают солидным весом в обществе...». Что это такое? При чем
здесь общество? Просто солидным весом — и точка. Дальше: «Они
подчеркивают особенности своей фигуры, которые следовало бы
скрывать». Чушь! Не особенности целиком надо скрывать от
общества. Я их всех уважаю, однозначно и категорически, но
должен же быть какой-то эстетический минимум в эпоху
дезодорантов и средства от перхоти. Общество проходит этап
мучительной линьки. Бога нет, любви нет, революции нет, денег
нет, счастья нет. Ничего нет! Так и проходит жизнь. Я трагически
одинок. Имея нордический характер, я трижды привел свою партию в
парламент, а Слиска — это кто? Полный рот золота, а не
воспринимается. В итоге что? Так и не оказалось рядом со мной
любимой женщины, о которой я мечтал всю свою жизнь.

— При чем здесь ваша любимая женщина, Владимир Вольфович? —
озадаченно спросил второй аноним, которого звали Слава Зайцев. —
Или все же при чем?

— Сейчас Вольфович опять скажет, что любит меня, — заметила
Екатерина Лахова. — Да, Вольфович?

— Не так все просто. Меня надо завоевывать, иначе не будет той
радости, ничего не будет. Одна большая кровать — пустая, полный
холодильник, который мне не хочется открывать, кремлевские тайны
и дезорганизованная преступность. Я трагическая фигура эпохи...

— Что с тобой, Вольфович?

— Жестокие, пакостные журналисты скрывают от народа правду обо
мне. Только как клоуна выставляют меня перед людьми. Одна Слиска
знает, какой я на самом деле. И еще Шандыбин. Мы вместе ставили
на место деятелей из межпарламентской ассамблеи Совета Европы. В
этом плане у меня все есть, но, как говорится, ничего личного.
Никогда не испытывал никакой радости. Это не сложилось...

— Не пойму я тебя, Вольфович. То ты мне в любви объясняешься,
то со Слиской у тебя что-то не сложилось. Брюзжишь, как Троцкий
в Мексике! Тайны какие-то...

— На ледоруб намекаете, депутат Лахова? У меня и без вас врагов
хватает. Больше, чем у Троцкого. Я знаю все президентские тайны.
Все по-настоящему начнется, когда Ельцин умрет. Путин со всеми
разберется. Нюрнберг уже на носу. Могу сообщить, для меня это
тоже не секрет, всех, кого я сейчас назову, будут судить, как
только умрет Ельцин. Начну по порядку. Горбачева — под суд!
Бакатина — под суд! Гайдара — под суд! Немцова, которого даже
Ельцин выкинул за его чушь и дурь, — под суд!..

— Меня тоже?

— Подожди, Катя! Явлинского — под суд! Размазня! Тоже мне,
теоретик нашелся! Для него стать директором вагона-ресторана
было пределом мечтаний, потому и в «Плешку» пошел учиться. Все
негодяи! Чубайса — под суд! Под суд! Чубайс самый основной,
самая зловещая фигура в наше время, потому что до сих пор почти
на всех главных местах сидят его кадры.

— Коллеги, давайте продолжим работу. Время поджимает, — сказал
кроткий Кириенко.

— Кириенко — под суд! И эту, много возомнившую о себе Хакамаду,
которая на самом деле Злобина, — под суд! Собчака... Ну этот
умер, но если бы не умер, то и его тоже. Кто там у нас еще?..

— Юлия Меньшова, — ответил Кириенко. — Четвертое место в списке
мистера Блэкуэлла.

— Под суд!..

— За что, Вольфович? За то, что она, по мнению Блэкуэлла, никак
не решается сделать окончательный выбор между амплуа инженю и
женщиной-вамп?

— За то, что злоупотребляет жидкой пудрой и лаком для волос.
Она никогда не вылезет из списка Блэкуэлла.

— На пятом месте — Регина Дубовицкая, ведущая «Аншлага», —
сказал Слава Зайцев. — У Блэкуэлла вызвали сильное раздражение
эти лацканы, обшлага и отвороты, как у швейцара пивного бара,
эти драгунские штаны с оборками... Я разделяю его мнение.

— Согласен, — кивнул Кириенко. — Смешение стилей, полная
неразбериха во вкусе. Как вы, Владимир Вольфович?

— Да, с будущим и прошлым в России еще неразбериха, -сурово
молвил вождь ЛДПР. — Очевидно только настоящее, с которым тоже
неразбериха. Попугаи поголовно сквернословят. Милейшее создание,
а в душу заглянешь — крокодил. Кто такая Дубовицкая? Абзац?
Аншлаг?.. Переселить в коммуналку, набитую стиркой, крадеными
велосипедами и антисемитизмом!..

— Но Блэкуэлл предлагает...

— Кто такой Блэкуэлл? Под суд! Следующий?..

— А меня как ты оцениваешь, Вольфович? — Лахова хоть и
поддразнивала Жириновского, но все же опасалась, припечатает
ведь — был Жириновский, стал Дзержинский. — Вот я, женщина из
толпы, без всяких там лихих макияжей, такая вся в простоте и
безысходности, а?..

— Все приходит слишком поздно, — вздохнул вождь. — И потому
охлаждено временем. Тщета и бренность. Слишком поздно пришли ко
мне слава, деньги на счет...

— Ты же сказал, нет денег.

— Деньги — на партийном счету, а у меня только те, что в
бумажнике. Когда-то я был безвестен, голоден, свободен, честен,
жил, не следуя канонам, и был влюблен в тебя, Катя, но ты,
депутат Лахова, смеялась надо мной, ты не поверила в меня. А я
был невыдуманный, как Дед Мороз в новогоднюю ночь. Но сердце еще
бьется, Лахова. И в этом списке тебе нет места. Для тебя
существует другой. А эти все — из одной шинели. Кто там еще
остался?

— Елена Батурина, Светлана Сорокина. Галину Волчек мы из
деликатности вычеркнем. Еще Ирина Хакамада — на десятом месте.

— Переместить на первое и пристрелить при попытке к бегству.
Все! Заканчивай, Сережа. Сейчас должен появиться Дед Мороз. Это
сюрприз для всех. Купить невозможно. Мне подарили ученые из
экспериментальной психоаналитической лаборатории, а я решил на
всех разделить. Мне не жаль, я всем готов поделиться — деньгами,
славой, любовью и одиночеством...

— А чем именно собираешься нас поразить, Вольфович?

— Волшебный эликсир! Гормон власти. Называется — эндорфин. Это
своего рода эндогенный наркотик или, как еще принято его
называть, «гормон радости».

— Господь с тобой, Вольфович! Только наркотиков нам и не
хватало на старости лет.

— Объясняю! Любая полезная и желанная деятельность вызывает у
человека повышение в крови уровня эндогенного гормона. Особенно
этому способствует признание публики — аплодисменты, внимание
прессы, восторженные рецензии и прочее. А альпинисты? Вы
думаете, их влекут красоты гор? Нет. Их каждый раз влечет к
вершинам желание получить огромную дозу эндорфина. Но самую
большую возможность приносит в этом плане политика. Это
творчество, материалом для которого служит целый мир, это
известность такого уровня, который не снился знаменитым актерам,
риск и азарт борьбы, недоступный никаким десантникам и
скалолазам. Это в буквальном смысле слова кайф. Эндорфин
вытесняет на задворки все, что мешает политику достичь цели. А
какая у него может быть цель? Власть. Потому я и называю этот
препарат гормоном власти. Пора! Пошли встречать Деда Мороза...

Гормон власти

Крысик Изя гормонально освежился и теперь смотрел на вещи
широко. Наличие эндорфина в крови требовало бросить вызов
судьбе. Он вернулся в аукционный зал с целью швырнуть ваучер с
автографом Чубайса и потребовать назад свои деньги, однако вид
главного приватизатора страны, марширующего взад-вперед с
гипсовым веслом на плече, несколько насторожил банкира. Сам он
только пригубил из пузырька Деда Мороза, не доверяясь чудесам,
остальные, похоже, употребили дареный гормон целиком.

Лидер СПС Немцов рассматривал диссидентские часы старухи
Богораз, приобретенные на аукционе, и пытался определить,
сколько ему осталось до власти. Часы были без стрелок.

— Смотри на вещи широко, — посоветовал ему Крысик. — Не
временем, а состоянием живут в человеке правые силы. Молиться
надо: «Ступай сюда, барышня власть!»

— Дездемона молилась — и что из этого вышло? — усомнился Дед
Мороз. — Хлопни еще гормончику. А вот и Вольфович!..

Вошел суровый, как брянский лес, вождь ЛДПР.

— Почему меня не подождал? Где подарки? Я спрашиваю!..

— Гормон с молотка пошел! — радостно заявил посланец лесных
дебрей. — Веселится и ликует весь народ. Ваши меньшинства мне
прямо сказали: гормон — это наше все. Теперь Ромео уже не Ромео,
а полный Шекспир. Ушел с кувалдой. В Большом, говорит, высокий
процент безработицы. А Джульетта требует заменить
государственный герб на фотографию Новодворской. Я лично против.
Я правду говорю. Я всегда ее говорю. Много правды.

— Пойдешь под суд!.. — Жириновский был в ярости, но его тоже
смутил вид Чубайса с веслом. Тот отбивал парадный шаг и
приговаривал: «Довели страну до ручки. Дай червонец до получки!»

— Остановите бардак! Немедленно и однозначно. У вас будет
страшная ломка. Весь год — лютая бедность, чужие обноски,
нестерпимый голод, а потом — все! Это особо тяжкий случай. Надо
же было по три капли — не больше. А теперь эндорфиновая
зависимость практически неизлечима. Чукчи!..

— Внимание! Разыгрывается главный приз вечера! — Хакамада резво
гарцевала на подиуме. — Бронзовое оружие времен войны между
Монтекки и Капулетти. Стартовая цена... А какая у него стартовая
цена?..

— Минутку, гражданка! — Спицын шагнул к ней. — Эта вещь была
похищена у революционного матроса на станции метро «Площадь
Революции». Провожу предварительное дознание. Как у вас оказался
этот наган?

— Хозяин дал, — распорядительница под воздействием гормона
вошла в образ, не вполне понятный для старшего лейтенанта.

— Имя хозяина? Адрес?..

— Имя?.. Как странно, что вы не знаете его имени! Моего хозяина
зовут Калигула. А я его лошадь. Какие проблемы? Это мой год. Что
хочу, то и делаю. Кто ты такой, чтобы задавать мне вопросы?

— Инспектор линейного отдела милиции старший лейтенант Спицын!
Пройдемте для составления протокола. Попрошу свидетелей. Товарищ
с веслом! Пожалуйста, подойдите сюда.

— Это не весло! — высокомерно ответил Чубайс. — Это винтовка.
Хорошо, утратив речь, встать с винтовкой гроб стеречь!

— Видишь, видишь, что делается! — воскликнул Жириновский

— А что делается? — спросил Спицын.

— Объясняю. Наши замечательные ученые выделили из гипофиза
верблюда некое вещество, близкое по свойствам к наркотикам. Его
назвали эндорфин. В человеческом организме тоже существуют
гормоны, вырабатывающие подобное вещество. Для творческих людей,
особенно для больших политиков, эндогенное вещество жизненно
необходимо. Но доза, доза!.. Две-три капли это предел. Глоток
эндорфина — и ты уже верблюд, не способный трезво оценивать
себя. Я не успел их предупредить. Это все дед убогий. Куда он
делся? Теперь до утра с ними ничего нельзя будет сделать. Потом,
наверно, тоже. С ними вообще ничего невозможно сделать. Я десять
лет бьюсь. Это я тебе говорю как самый свободный и самый
влиятельный политик. Майором хочешь стать? Завтра позвоню
Грызлову.

— Не надо Грызлову, — попросил старший лейтенант. — Что с ними
теперь? Куда они такие?

— У тебя это что, наган? Арестуй Чубайса! Отними весло и
арестуй. Они все негодяи. Негодяи образца 1991 года. Все
невменяемые. Один я, как Ленин после Октябрьской революции,
бешено агитирую за государство. Я верну на место Дзержинского, я
заново создам ВЧК, я спасу мир от дегенератов! Заряди наган и
арестуй Гайдара. Всех арестуй! Только вон ту женщину не надо. Я
ее любил когда-то.

— А с этой женщиной что делать? Наган продавала краденый.
Реликвию, можно сказать.

— Лошадь нельзя арестовать! — игриво запротестовала Хакамада. —
Лошадь надо любить.

— Пусть скачет, — сказал Жириновский. — Она плохо одета. Если
нет достоинств, мы должны уважать пороки.

— Но мне необходимо составить протокол.

— Иван, запахни душу!

— Я не Иван, я — Василий, — поправил вождя Спицын.

— Это неважно. Не о тебе конкретно сейчас речь. Так называется
мой новый роман-исследование — «Иван, запахни душу!» Когда
измученные веками страданий русские не могут уже постоять сами
за себя, за них начинаю выступать я. За них во весь голос
начинает говорить полурусский. Владимир Вольфович Жириновский,
урожденный Эйдельштейн. Вы хотите знать правду? Я открою ее вам.
У меня есть что сказать. Слушайте, что я скажу! Понимаете, одних
трахнули кулаком по зубам, чтобы не крали, они вдруг открыли
тайны 37-го — расстрелы, репрессии, ГУЛаг. А это Сталин очищал
революцию от дегенератов. Так вот, когда одних трахали по зубам,
другие, получив заряд энергии, трахались сами...

— Как грубо, Вольфович!.. — покачала головой красивая женщина и
депутат Екатерина Лахова. — Уж лучше о любви.

— Старение, — возразил ей Вольфович, — это то, что происходит
не только с нами, но и с нашим прошлым. Раньше о собственной
своей значимости я догадывался только по потрясениям, которые
настигали меня. Истины не было. Во всяком случае мне она не
доставалась. Я думал, жизни не хватит добраться до нее. Теперь я
так не думаю. Среди тех, кто читал мой новый роман, поползли
слухи, якобы этот роман является очередным хитрым ходом, якобы я
только на словах воюю против господства евреев, а в
действительности эта моя война тоже только на пользу им... Все
это, конечно, далеко не так. Я не против евреев, как Гитлер. Я
просто... не с евреями. Точнее, не с той их частью, которую
называют «новыми русскими». Вот против них я точно! Я против
гайдариков, чубайсиков и явлинят — против наиболее шустрой и
замечаемой частички еврейства, по которой, к моему глубокому
сожалению, остальные народы судят о еврейской нации. Это
либералы придумали термин «новые русские», чтобы опять-таки
отвести внимание от своих гешефтов. Все это уже б ыло в истории.
Еще при Ленине круг революционного хамства замкнулся,и никто не
знал, как его разомкнуть, чтобы хоть как-то приблизить результат
к тому, что начертано на фальшивых марксовых скрижалях. И все
эти метания: то военный коммунизм, то НЭП, то попытки
реорганизовать Рабкрин — все это было отображением ленинской
душевной сумятицы, которая отсутствовала у Сталина...

— Опять ты, Вольфович, завелся! — Лахова, кажется, сердилась
всерьез. — У людей новогодний бал, а ты им лекцию читаешь. Ты
меня совсем не любишь, только говоришь.

— Однозначно. Но это хорошо, что люди выдумали любовь, религию,
Бога, которых нет. Надо во что-то верить, кроме похабной
рекламы. Я лично не верю. Я твердо знаю, почему в Арктике, на
Северном полюсе, живут белые медведи, а пингвины не живут — и
наоборот, почему в Антарктиде, на Южном полюсе, обитают
пингвины, а белых медведей нет.

— Так природа развела, — ввернул реплику Крысик Изя, которого
Иудушка развел с девицей-инженю.

— Не природа, — веско возразил Вольфович, — а ее программное
обеспечение. Дело в том, что условное деление мира на Запад и
Восток — это игра человеческого недалекого ума и основа лживой
современной геополитики, но никак не мироустройства. Север и Юг
— вот основа мироздания и его базовые константы, взаимно
враждующие, между прочим — и чем дальше, тем ожесточеннее. Но
как поезда метро ездят за счет электрических потенциалов, так и
мир существует и развивается благодаря взаимному несоответствию
Севера и Юга. Несмешение белых медведей и пингвинов —
вещественное и наглядное свидетельство разности потенциалов. Но
власти нет ни у тех, ни у других. Природа мудра, а люди глупы.
Вот почему я попросил моих друзей-ученых придумать некий гормон
власти. Политикам, призванным к ней, эндорфин придает
дополнительный жизненный ресурс — энергию, волю,
целеустремленность, а гайдарикам, чубайсикам, явлинятам и прочим
пуделям — вот именно то, что они сейчас есть. Обнажилась их
постыдная страсть сделаться хотя бы уездным Наполеоно м,
участковым Троцким или районным Лениным. Это безумные люди. Они
тайком скупают или воруют реликвии прошлого, имевшие отношение к
борьбе за власть, и молятся на свои коллекции в надежде, что их
будущее тоже историческим станет. Они не осознают своего
сомнительного прошлого, отсутствующего настоящего и невозможного
будущего...

— Я пойду, товарищ Жириновский, — негромко сказал старший
лейтенант Спицын, отрешившись от мыслей о разности потенциалов
Севера и Юга. — В отделе доложиться надо. Протокол по факту
наличия бронзового нагана составить...

— Не надо никакого протокола! Пусть читают мой роман «Иван,
запахни душу!» Где Митрофанов? Надо всем раздать. Мне не жаль, я
готов чем угодно поделиться — славой, любовью, мыслями,
одиночеством...

— И деньгами, Вольфович! Про деньги забыл.

— Денег нет! — отрезал вождь. — Израсходовал на организацию
временного изъятия нагана у матроса на станции «Площадь
Революции». И на саму революцию в умах моих избирателей. Пусть
знают, кто есть кто.

— Так и кувалду тоже вы... организовали? — изумился Спицын.

— Ну а как же! И кувалду, и вот это весло с марширующим
расхитителем народного достояния, и автомат ППШ — как фантомные
фрагменты ампутированной веры, надежды и любви. Жизнь
преподносит нам одинаковые уроки, но мы извлекаем из них прямо
противоположные выводы. Посмотрите на этих пингвинов — они же
все мечтают о власти. А сколько у России может быть президентов?
Только один. Сначала Путин, потом Жириновский. Но я как человек
непритязательный согласен и на пост председателя Государственной
думы. Может быть, это как раз та самая ниша, заняв которую, я
принесу максимум пользы для России и всего человечества... Где
Митрофанов, я спрашиваю?.. Заберите у него мешок, снимите
бороду, она уже слиплась от ликера. Вот видите, он сейчас
абсолютно адекватен идее национального возрождения конюшенного
промысла. Упал — отжался, схватил — спрятал.

— Раззявили варежки... — сказал разоблаченный Дед Мороз и сел с
выражением глубочайшего презрения к сиюминутности. — Подходите
по одному, харизматики!..

— Подходите, не бойтесь, — заверил вождь ЛДПР. — Он вам выдаст
по флакону препарата под названием налоксон, который блокирует
действие гормона власти — ничего не останется, кроме синдрома:
«Пролетарии всех стран маршируют в ресторан».

— А кувалда? — спросил Спицын.

— Иван, распахни душу, — укоризненно заметил ему Жириновский. —
Новый год как-никак!..

30 — 31 декабря 2001 года.

Москва — Рига

РУБРИКА