Молодежь Эстонии
273 23.11.01

Сквозь сито экзамена по госязыку

К нам в редакцию часто звонят и приходят учителя русских школ.
И мы слушаем и слушаем их горькие рассказы. Многие из них
говорят, что слишком тяжело им давался экзамен по эстонскому
языку, унизительной и тягостной зачастую оказывалась эта обычная
как будто бы процедура. Экзаменаторы словно задавались целью
ущемить человеческое достоинство людей, пришедших на экзамен. А
не приходить было нельзя, иначе потеряешь право на работу.

Многие приезжающие сюда общественные и политические деятели, в
том числе и известные правозащитники, не раз удивлялись: зачем
учителю физики или химии, или, скажем, географии в русской школе
сдавать экзамен на столь высокую категорию?

Тем не менее требования в последнее время еще более
ужесточились. И хотя, как известно, любой закон по всем
международным нормам обратной силы не имеет, у нас его все же
повернули вспять. И прежние экзаменационные справки скоро уже
будут недействительны. Все прежние категории отменены. И теперь
учителям придется снова сдавать экзамены.

Многие учителя рассказывают, что теперь, помимо обычной
педагогической нагрузки в 25-30 часов, им приходится еще по
10-12 часов в неделю заниматься госязыком. Еще и платя за
обучение из своего собственного кармана, хотя всем известно, что
учительские зарплаты далеко отстают от депутатских или
банковских...

И учителя спрашивают, а вместе с ними спрашиваем и мы: долго ли
может выдержать человек столь тяжелый стресс? Тем более что
большинство уверены: экзамена они не сдадут, поскольку тесты
непомерно тяжелы. А что будет с теми учителями, которые
действительно через экзамен не пройдут? Что будет с теми
педагогами, которые находятся в предпенсионном возрасте? Школа
потеряет слишком много, если этим учителям придется уйти. К тому
же другую работу им найти будет трудно. Что ж — увеличится число
голодных и бездомных?

Но главное все же — школа... Разве она не будет безжалостно
оголена, убита, если лишится многих специалистов только лишь
из-за недостаточного знания языка? И разве не сказывается на
учениках эта неуверенность, стрессовое состояние учителей? Кого
же мы растим, если с детства в ребят закладываются эти
настроения — ущемленности, униженности?

Со всеми этими вопросами и сомнениями мы обратились к депутату
Рийгикогу, члену парламентской комиссии по культуре и
образованию Валентине ВЫСО–КОЙ.

Ч Конечно, государственный язык знать надо. Но речь о другом...
Учителя в один голос говорят, что экзаменационные тесты слишком
сложны, что они не соответствуют требованиям Закона о языке. Что
вы думаете по этому поводу, Валентина Владимировна?

Ч Я думаю, это так и есть. По закону экзаменационные тесты
должны соответствовать той профессиональной области, в которой
действует человек, пришедший сдавать экзамен. Однако на практике
тесты составляются так, что учитель справиться с ними просто не
в состоянии. Вместо того, чтобы говорить с ним на экзамене о
школе, что было бы логично — не так ли? — с него требуют
фактически знания о запасных, скажем, частях к трактору. Я
спрашивала у представителя языковой инспекции, должны ли они
наблюдать за соответствием требований на экзамене Закону о
языке. Но вразумительного ответа не получила. А кто должен этим
заниматься? Государственный контролер? Оказывается, тоже нет, не
его компетенция.

В парламенте, кстати, провели эксперимент. Один из депутатов
предложил своим коллегам справиться с тестами, предлагаемыми на
экзаменах. И что вы думаете? Из 6 человек с заданием справились
лишь два. А ведь в нашем парламенте все депутаты имеют высшее
образование. К тому же в эксперименте принимали участие эстонцы.

Ч Значит, парламентарии-эстонцы сдать экзамен по госязыку,
предлагаемый русским учителям, не могут? Замечательно... Как же
быть учителям?

Ч По закону, если они не сдадут экзамен, то должны быть
уволены. Но... Школы ведь находятся в ведении органов местного
самоуправления. Если старейшина беспокоится о школах, если он не
хочет, чтобы они были оголены, он может ходатайствовать перед
Департаментом образования о продлении, скажем, сроков. Я
учителям часто говорю: обращайтесь к старейшине своей части
города. Это первый человек, который должен защищать школьных
работников, заботиться о том, чтобы не обезглавить русские
школы, не оставить их без опытных учителей-предметников.

Ч И это лишнее доказательство того, что всем нам не может, не
должно быть безразлично, какая партия победит на выборах, какая
из них будет иметь право поставить своего представителя на
должность старейшины в той или иной части города. Разве не так?

Ч Конечно, так. Разумеется, имеет значение и позиция
администрации школы. Если учитель опытен, если он постоянно
работает, стараясь повысить свой преподавательский уровень, вряд
ли администрация захочет его потерять. Не надо бояться
отстаивать хороших работников. Мы, кстати, с Людмилой Поляковой,
председателем объединения учителей русских школ, не раз
обращались в Департамент образования по поводу того или иного
директора или преподавателя. Если вы уволите этого специалиста,
то откуда возьмете другого?

Видимо, думали, что если в русских школах освободятся места, то
туда пойдут эстонцы. Но так не получилось... В некоторых русских
школах действительно появились директора-эстонцы. Но и все...
Ожидаемого потока желающих не оказалось.

Ч Да, это ведь все-таки трудно... Другая школа, другой
менталитет, другие взаимоотношения между учениками и
преподавателями. Совсем, как говорится, другой дух...

Ч Я все-таки думаю, что сроки сдачи экзаменов будут
отодвигаться. Сама жизнь этого требует. Мы, между прочим,
говорили об этом с директором Департамента образования г-ном
Кирсманом. Он-то все понимает, но на него, на департамент, как
он сказал, давит языковая инспекция.

Мы обращались по этому поводу и к министру образования, просили
его поднять эту больную проблему. Нельзя превращать экзамены в
пытку, нельзя допускать столь явного несоответствия
экзаменационных тестов требованиям закона. И он обещал
разобраться... Хотя пока никакого движения не видно. И я, честно
говоря, не знаю, насколько можно полагаться на это обещание.
Печальный опыт у меня, увы, уже есть. Я уже видела, как с
высоких трибун громко раздаются обещания и как потом они не
выполняются.

Помните ли вы эпопею с судном «Таллин», где был детский учебный
центр? Мы много хлопотали, чтобы сохранить его в том же
качестве, оставить детям. И как будто бы обещали... А потом
почему-то поставили судно в военную гавань. Детям туда,
разумеется, вход был закрыт. Я специально проверила это, прежде
чем в зале заседаний Рийгикогу задать министру вопрос: почему
все-таки детей не пускают на судно? И получила ответ: что вопрос
решен, дети на «Таллин» ходят и занимаются там. Вот тогда уж я
возмутилась: «Зачем вы врете, господин министр?» И услышала в
ответ гордое: «Я никогда не вру...» А тем не менее...

Ч Звучит, прямо скажем, неутешительно... Что же будет дальше?

Ч Дальше? Видите ли, я думаю, что у нас нет достаточно прочной
и постоянной обратной связи со средствами массовой информации. И
это плохо... Мы могли бы работать вместе и вместе отслеживать
все эти обещания и ход их выполнения. Тогда и вопросы, возможно,
решались бы легче.

Ч Что ж, замечание принято...

* * *

В самом деле, если есть сила, способная пересилить
самоуверенность иных государственных структур, умеющая заставить
считаться с собой, то это именно общественное мнение. Стало
общим местом сетовать на то, что общественное мнение как мало
значило прежде, так же мало значит и теперь в нашей жизни. Но
это все же не так. Есть примеры, подтверждающие, что
общественное мнение все же приходится слушать и слышать. А
услышанное вовремя, принятое во внимание властями мнение
выглядит признаком некоего движения к долгожданному гражданскому
обществу. Хорошо бы властям иметь это в виду. Тем более у нас,
где так любят говорить о демократии и о европейских стандартах,
коими мы вроде бы руководствуемся.

Нелли КУЗНЕ–ОВА

РУБРИКА