Вести сегодня, общественно-политическая газета Латвии
275 (713) 22.11.01
Наталья СЕВИДОВА
Интеграция — это рабочие места

А не туманные фразы о преданности государству — считает Татьяна
Фаворская, председатель Русского общества в Латвии.

С Татьяной мы знакомы несколько лет — еще со времен ее частной
психологической практики. И давно уже на «ты». Мне импонируют ее
выдержанность, интеллигентность и тот духовный стержень, без
которого нет истинно русского характера. Встречаемся мы нечасто,
но, коли уж вышел случай, проговорим часа два без передышки. О
чем? Ну конечно, о вещах глобальных, судьбоносных.

Н. С.: — Недавно в школе, где учится моя дочь, ЛАШОР проводила
собрание родителей. Насчет выбора модели пресловутого
билингвального обучения. Минобразовские четыре модели уже
принесли первые плоды: дети страдают, учителя мучаются, уровень
знаний катастрофически падает, учеба начинает вызывать у детей
отвращение, судьба русского учительства предрешена — ему на
смену в школу, очевидно, придут носители языка. Понятно, что и
самая пуповина, связующая душу и сознание ребенка со своим
этносом, а возможно, и с семьей, будет подрезана. По-моему,
сейчас наступил «момент истины». Или мы вырвем у власти право
для наших детей стать образованными и остаться русскими, или у
нас вырвут навсегда наше будущее.

Люди, сидевшие в актовом зале, прекрасно это понимали. Но когда
начали собирать подписи, народ начал тихо рассасываться, и в
конце концов остались лишь родители старшеклассников, хотя их-то
отпрысков реформа уже вряд ли изуродует.

Скажи, откуда этот парализующий страх? Побухтеть на кухнях —
это да. Или в газету пожаловаться — анонимно. Какова природа
этого страха? Это что, наша национальная черта? Или инстинкт
самосохранения в чистом виде — вякнешь где лишнее и потеряешь
кусок хлеба? «В мире есть царь — этот царь беспощаден. Голод —
названье ему». И почему, например, ты не боишься, открыто
заявляя о своих убеждениях?

Т. Ф.: — Я не боюсь, хотя после возвращения с Конгресса
соотечественников меня уволили из госучреждения — Центра
карьеры. По сокращению. И при этом цинично набирают новых людей.
Но действительно (я сужу по коллегам), у людей страх
неописуемый. Конечно, человек боится оказаться на улице. Но и
неприятные перемены — это иногда начало чего-то нового.
Наверное, это привычка к социальной защищенности повлияла на нас
— мы боимся брать на себя ответственность, принимать трудные
решения.

Но даже если человек скрывает свой страх, то невербально он
сигнализирует о своем состоянии. А тот, у кого власть,
невербально этот страх чувствует и ведет себя соответственно.

Н. С.: — Допустим, мы все были избалованы социальным комфортом.
Но выпадают из социума заметно чаще именно наши
соотечественники. Уж очень мало у них шансов куда-то встроиться.
Хотя согласна, что потерявший работу и психологически как бы
«зависает».

Т. Ф.: — Да, он думает, что это крушение жизни. Хотя совсем не
обязательно человек превратится в бомжа, если он потерял что-то.
Или вот типовая ошибка родителей: им кажется, что если их
ребенок будет учиться на латышском языке и будет его знать, то в
будущем сделает такую же карьеру, как латышские дети.
Заблуждение!

Вот если бы вместо того чтобы бояться, мы действовали сообща,
то давно добились бы более справедливого отношения к себе и к
нашим детям. Русские организации, подписавшие договор согласия,
сигнализировали обществу: такое объединение возможно!

Н. С.: — Недавно опять «Гараж» по ТВ крутили. Помнишь, там был
такой ветеран войны, который каялся в малодушии. Мол, на фронте
под шквальным огнем в атаку ходил, а в мирной жизни из-за куска
железа товарищей предал. Тебе не кажется, что с русскими в целом
такая же песня. В экстремальных обстоятельствах Иван полон
отваги и куража, а как обыватель, он трусоват и раболепен порой:
ай, да делайте вы, что хотите, только оставьте лично меня в
покое!

Т. Ф.: — Но в покое не оставят, если мы не дадим понять, что мы
не боимся. Конечно, у этого страха есть подпитка — то чувство
вины, которое нам навязывали все эти десять лет. Что была
оккупация, что мы все виноваты перед латышским народом и т. п.,
с чем я категорически не согласна.

Н. С.: — Вернусь к твоему упреку о нашей неготовности взять на
себя ответственность. Обидно, понимаешь. Ведь решения-то
принимают: едут черт знает куда, за океан, толком не зная языка,
находят работу, ностальгируют, но неплохо устраиваются. А у нас,
будь ты хоть семи пядей во лбу, твое место — у параши, грубо
говоря. Госструктуры для нас закрыты наглухо. Частный бизнес...
Заметь, представительства крупных иностранных компаний
рекрутируют в основном латышскую молодежь. «Таутиеши»
представлены — преимущественно или исключительно — и в фирмах с
чисто латышским капиталом. А сколько нетитульных, к примеру, в
аппарате монополистов: «Латвияс газе», «Латтелекома»? Таких
данных нет. Но, по слухам, «наших» там не мало, а очень мало.

Т. Ф.: — Можем судить только косвенно. Вот поступили телефонные
списки чиновников Министерства образования и Минблагосостояния.
Из 600 фамилий — 16 русские. Разве это отражает реальный
этнический баланс?

Да, нам трудно. Но есть одна очень перспективная ниша, которую
русским надо активно осваивать. Это так называемый третий сектор
— общественные организации. В европейских странах он очень мощно
развит. И латыши успешно в нем работают. Создают всякие клубики:
по интересам, просветительские, образовательные,
благотворительные, которые финансируются международными фондами,
которых тьма. Но это же и какие-то вакансии!

Конечно, в фондах на местах тоже сидят латышские девочки,
которые не очень-то хотят с нами делиться информацией. Но они
обязаны, и их надо заставлять это делать.

Недавно центр НГО проводил форум негосударственных организаций.
На нем с удовлетворением отметили, что в Латвии общественных
организаций — угадай, сколько! Шесть тысяч! Из них русских — не
больше сотни. Горстка! А нам наши же соотечественники говорят с
укором: сколько вас развелось! Это меня всегда возмущает. Да нас
ничтожно мало! Вот в Русском обществе есть разные курсы, кружки,
студии. Значит, наша обнищавшая русская интеллигенция тут
какую-то крошечку хлеба может щипнуть. Ведь наши люди,
специалисты деградируют! Больно видеть, что ученый с мировым
именем ремонтирует автомобили или работает дворником (это
реальные примеры).

Третий сектор — это как раз та ниша, в которой можно создавать
рабочие места, связанные с профессиональными знаниями. Но, к
сожалению, нет у нас такой поисковой активности.

Сейчас многие собирают чемоданы и уезжают в Россию, где
оживилось производство. И находят там работу. Но я считаю, что
уезжать все-таки не надо. Здесь тоже можно пригодиться. В
Техническом университете, например, начинают восстанавливаться
группы под обучение конкретным профессиям. В скором времени
будут востребованы инженеры. А ведь они у нас есть, но пока не
знают, что они нужны. Создается государственный центр по
изучению ресурсных возможностей с тем, чтобы выявить, какие
специалисты вообще есть в стране. Ведь человеческие ресурсы —
это главное в экономике. Образованный человек должен осознать,
что он — ценность, и... действовать.

Н. С.: — Насчет третьего сектора. Вот тут нас приглашают на
семинар «СМИ Латвии — помощь в объединении или разъединении
общества». Тоже разные фонды финансируют. Но чую, тема
неслучайная. Уж больно дружно латышские СМИ в последнее время
начали клевать русскую прессу. Особенно «Вести Сегодня»
достается. Мол, мы такие агрессивные, вносим конфронтацию в
общество, шовинисты, «рука Москвы» и всякое такое. А на самом
деле газета, по-моему, — это только продукт, специфический, но
товар. Мы продаем то, на что есть спрос. А на рынке информации
востребовано то, что реально отражает или задевает интересы
аудитории, что соответствует мироощущению наших заказчиков.
Заказчики не Москва, мы от нее копейки не получили. Заказчики —
это наши читатели. И на самом деле исследовать надо не СМИ, а
процессы, которые происходят в этой части общества. Пружину 10
лет сжимали, и скрытое сопротивление все время нарастало. Внешне
незаметно, но внутри все трещит. Сброс идет на страницы русских
газет. Больше-то некуда. Газета всего лишь з еркало. К счастью,
пока еще не русской революции, но глубинных настроений русской
части общества — бесспорно.

Т. Ф.: — Абсолютно согласна. Люди вас читают, потому что они
видят в вас полную картину нашей жизни. Но эти наезды пошли
неспроста. Я знаю, что латвийские социологи по заказу
американского посольства и НАТО проводили исследования русских
масс-медиа в Латвии. Я присутствовала на семинаре по результатам
этих исследований. Выяснилось, что ваша газета имеет в жизни
русской диаспоры чрезвычайно большое значение. Не исключено, что
определенные силы восприняли это как сигнал — пора вас «мочить».
Не хотелось бы, чтобы вы прогнулись. Ведь мы только начали
чуть-чуть поднимать голову. И газета нам в этом очень помогает.
Мы уже и на конгресс ехали с другим настроением. Лет пять назад
на таких тусовках русские соревновались, у кого хуже. А сейчас
больше докладывали о своих небольших победах.

Н. С.: — Татьяна, вот часто говорят: да что там Русское
общество, что там РОЛ... Это десяток человек. Ну кого они
представляют? Но вот 6000 негосударственных организаций... Я
сомневаюсь, что они дико многочисленные. Но каждая возделывает
собственный огородик. И вообще в численности ли сила?

Т. Ф.: — Абсолютно не в численности. Мы это поняли пару лет
назад и не гоняемся за массовкой. Даже один человек многое
может, если захочет. А несколько человек — это уже большая сила.
Есть организации кадровые и массовые. РОвЛ — кадровая. Мы даже
ввели испытательный срок.

Н. С.: — Давай поговорим «за интеграцию». Имеется довольно
складная госпрограмма. Но я не очень понимаю, как обыватель
может интегрироваться, если он бьется над вопросом чисто
физиологического выживания. А ему все талдычат про высокие
материи.

Т. Ф.: — В прошлом году я была в Дании на семинаре как раз по
этому вопросу. Так вот на Западе под интеграцией понимается
простая вещь. Это помощь иммигранту (а мы здесь не иммигранты) в
освоении языка и профессиональных навыков, чтобы он мог получить
работу, а не сидеть на пособии. Интеграция прежде всего — это
рабочие места. А в нашей официальной программе только какие-то
туманные фразы о государстве, культуре и так далее.

Классический пример с биржей труда. Если безработный не имеет
«аплиецибы», его не посылают на курсы переквалификации. Он
просит: «Так пошлите меня на курсы латышского!» А ему говорят:
курсов пока нет. Это я каждый день вижу.

Н. С.: — Ага, и при этом изволь быть лояльным! Любой
русскоговорящий латвиец, даже вполне благополучный, в своей
среде (бывшие однокашники, коллеги, соседи) насчитает с добрый
десяток знакомых, ставших жертвами этой системы или так или
иначе от нее натерпевшихся: того домохозяин вышвырнул из
квартиры, тот вылетел с работы из-за негласной «пятой графы»,
кого-то взгрела языковая инспекция и тому подобное. И поэтому
даже не обиженный властью, но совестливый человек в душе
настороженно, а то и неприязненно относится к государственной
машине. Вопрос — с чего же надо начинать консолидацию общества?
С деклараций?

Т. Ф.: — Все рассказы об интеграции и популяризация этой
программы ничего не дают. Наше внимание лишь отвлекают от
ключевой проблемы — гражданства. Все предыдущие годы о ней
твердил один Богданов. Как тот мальчик, кричавший, что король-то
голый. А мы все смирились, что Закон о гражданстве — это
священная корова. Но в нее-то все и упирается.

Н. С.: — А может, тут уши пресловутой глобализации торчат? Ведь
она подразумевает, в том числе, дестабилизацию отдельных
регионов в интересах сверхдержав. Это латентное межэтническое
напряжение не есть ли тот тлеющий уголек, который, когда надо,
можно притушить, когда надо — раздуть?

Т. Ф.: — Наверное, тем силам, которые хотят окончательно
отрезать Латвию от России, это необходимо. Но суть в том, что
Латвия сможет выжить как Латвия со всей ее латышскостью только
рядом с Россией. Сознание латышей очень засорили. Я вот
постоянно слушаю 1-ю программу Латвийского радио — оно у меня
как фон работает. И слышу, как нет-нет, да подпустят шпильку в
адрес России. Но со временем о «русских оккупантах» латыши будут
вспоминать как о людях вполне приличных, терпимых, близких по
воспитанию и культуре.

Н. С.: — Это когда же?

Т. Ф.: — Когда со всех европейских помоек сюда будут сброшены
люди «третьего мира», которые основательно там надоели. Боюсь,
лет через 20 значительная часть населения Латвии будет смуглой и
латышскость ей будет до фонаря.

Н. С.: — Ну, это отдаленное будущее. А что ты думаешь по поводу
ближайшего будущего русской молодежи в Латвии? Ты ведь работаешь
с ними как психолог. Что за племя растет?

Т. Ф.: — К нам приходят тестироваться ученики 9-х и 12-х
классов. И они очень отличаются. Мне очень нравятся
12-классники. Это смышленые, думающие ребята. К сожалению, из
школ сейчас детей вымывает — в средней школе обычно три 9-х и
один 12-й класс. Я всегда убеждаю родителей — уговаривайте
своего ребенка доучиться до 12-го класса! Тащите его изо всех
сил. Даже при нашей бедности и вопреки ей. Надо бороться за
образование наших детей, стиснув зубы. Не оглядываясь на тех,
кто благополучен, не завидуя им и не злясь. Пусть мне сегодня
невыносимо тяжело, но вот мой ребенок — это моя надежда!

Н. С.: — Давай на мотиве надежды пока и закруглимся.

РУБРИКА