ПАНОРАМА ЛАТВИИ
17 (2489) 20.01.01
Владимир Бузаев
Неюбилейные заметки очевидца и участника
А за минувшие десять лет словно несколько жизней прожито.
Неюбилейные заметки очевидца и участника Воспоминания для
субботнего номера
Вечер 20 января 1991 года Сижу у телефона в Рижском.горсовете.
Отвечаю на звонки. За спиной коллеги дорабатывают наше Обращение
к населению Москвы и Ленинграда. Сугь.документа в том, что
проходящие в этих городах акции "за вашу и нашу свободу" не
вызывают энтузиазма у 59 из 120 рижских депутатов, равно как и у
их избирателей. Компьютеров еще нет, печатают на машинке.
Верховный Совет в кольце баррикад. Фракция "Равноправие"
Верховного Совета осуществляет парламентскую деятельность в доме
политпросвещения. Отлучаться им нежелательно. Так что завтра
разъяснять ситуацию столь безоглядно "поддерживающим" нас
россиянам поедем мы.
Звонок. Депутат Бузаев слушает. Люди спрашивают, что происходит
в городе, что с ними будет завтра. Предлагают теплые вещи и
банки с вареньем для рижского ОМОНа, уточняют адрес, куда это
можно передать.
Звонок. Долгое молчание. Потом матерная фраза. Вопрос - ты еще
здесь сидишь? Скоро мы за тобой придем и вынем из тебя душу.
Ну и так далее...
Просматриваю очередной вариант Обращения, вношу поправки. Все,
на сегодня хватит. Ожидая троллейбуса на Привокзальной площади,
слышу какие-то посторонние звуки, едва различимые в обычном
транспортном гуле. Уже дома узнаю, что это были за звуки.
Рига - город большой. И перестрелки в ее центре никак не
отражаются на окраинах. Центр же невелик, горсовет и МВД рядом,
и мои задержавшиеся на полчаса коллеги покидали здание
по-пластунски.
Позвонил во фракцию. С нами, говорят, все в порядке, и кроме
странного визита достаточно пассивных вооруженных людей ничего
не происходило. Спи, мол, спокойно.
Пробую. Ночью какой-то... ломится в дверь. Разговариваю, не
открывая, выслушиваю "комплименты" своей политической
деятельности. Дальше разговоров, к счастью, дело не идет. Даже
дети не проснулись.
Наутро узнаю подробности захвата ОМОНом здания МВД, сразу
обросшие всяческими домыслами и взаимоисключающими вариантами.
Избранный по соседнему округу депутат, член бюро горкома партии
и один из наиболее активных и дееспособных моих коллег (снизил
активность где-то в 1993 году, когда извлек из почтового ящика
"подарок" к 9 мая - три автоматные гильзы, по числу своих
детей), рассказал, как прошелся по парку и нашел в деревьях
пулевые отверстия со стороны Бастионной горки.
Некая палившая в спину ОМОНа "третья сила", так и не выявленная
ни следствием, ни судом. И полная неосведомленность весьма
холодно относящихся к идее отделения Латвии от СССР депутатов о
предстоящем "вооруженном перевороте".
Было бы неверным утверждать, что этот день, 20 января 1991
года, занял ключевое место в моей памяти. Тем более что и роль у
меня была достаточно пассивная. Подумаешь, заявление
редактировал, на горячем телефоне дежурил...
А за истекшие с тех пор десять лет прожито какбудто несколько
жизней. Наряду с характерными для смены эпох и общими для всех
впечатлениями есть и специфические. Это прежде всего ощущение
постоянной занятости, причем не столько размышлениями о судьбах
попавшей в серьезный переплет русскоговорящей общины Латвии,
сколько мониторингом ситуации, отражением ее в обобщающих
документах, планированием и осуществлением пусть и не вполне
продуманных и связных, но (хотелось бы верить) эффективных шагов
для ее улучшения. Ну и сопутствующих приключений тела и духа
произошло немало. На "top" десятилетия среди них существует
жесткая конкуренция.
К примеру, первый после августовского шока немногочисленный
пикет на месте снесенного памятника Ленину в сентябре 1991 года
с неумело начерченными на ватмане лозунгами: "Рубиксу - статус
политзаключенного" и почему-то "Нет - запретам на профессии" на
немецком языке. С небольшой дракой с недовольными "демократами",
в которой досталось не мне, а моему соседу, с коим я еще долго
потом встречался на сходках в Верманском парке. Или март 1993
года у магазина "Детский мир". Объявленный в газетах сбор
подписей против разделения жителей Латвии на граждан и
неграждан. Вижу, собрались кучки людей, переглядываются, чего-то
явно ждут. А предусмотренной планом бригады с атрибутикой нет.
Бегу в магазин, покупаю общую тетрадку в клеточку, изготовляю
примитивный плакат формата A3 и осуществляю акт
ненасильственного сопротивления самостоятельно. Через полчаса
уже беседую с двумя представителями мобильного полка полиции на
предмет антигосударственной деятельности. Предъявляю депутатское
удостоверение и посылаю их за разъяснениями к тогдашнему мэру.
Через некоторое время возвращаются -мол, г-н Тейкманис
подтвердил, что мы не можем вам этого запретить. '
Май 1993 года. Везем вдвоем с депутатом Верховного Совета и
хорошим другом в поезде неподъемную спортивную сумку со ста
тысячами подписей.Заинтересовавшимся пограничникам врем что-то
насчет социологического опроса. Пресс-конференция для
аккредитованных при МИДе РФ иностранных журналистов под
следящими зрачками телекамер. И вывод просмотревшего запись
мидовского чиновника - с вами можно иметь дело. Одна пачка на
десять тысяч подписей, увенчанная телеграммами с тогда еще
ходивших под латвийским флагом кораблей, отправляется на стол к
президенту.
Сентябрь 1993 года. Трехдневный допрос в прокуратуре ЛР, на
котором мне демонстрируется полнометражный видеофильм о всех
митингах и пикетах, в которых имел честь принять участие. Со
смешанным чувством удовлетворения и неуютности наблюдаю, как
камера следит за всеми моими передвижениями и встречами.
Предъявляют кучу образцов листовок самого разного содержания,
исполненных и от руки, и на машинке со стертой лентой, и на
лазерном принтере. Вижу среди них листовку нашего комитета,
изодранную в клочья при попытке соскоблить с носителя. Разъясняю
- народу текст понравился, размножают и расклеивают. Выхожу на
улицу и вижу прямо под табличкой прокуратуры то же, но с еще
непросохшим клеем произведение коллеги Котова - предупреждение
должностным лицам ЛР об ответственности за преступление
апартеида.
Май 1994 года. Дверь моей квартиры распахнута для активистов из
близлежащего массива "КЭЧевских" домов - носят туда-сюда
обработанные пачки жалоб на ДГИ, собранные в два мешка на
первомайском митинге "Равноправия". Потом в миссию ОБСЕ и во все
города и веси
отправляется отсортированная по районам и причинам отказа в
регистрации распечатка из тысячи фамилий. С примечаниями типа -
ввезена в Латвию эсэсовцами в 1944 году, постоянным жителем
новыми властями так и не признана. А меня вызывают в ДГИ,
демонстрируют белую папку с надписью "V. Buzajeva lieta",
отбирают паспорт и держат в коридоре четыре часа, давая
возможность дочитать пухлый роман о межгалактических войнах.
Лето 1994 года. Мы с Геннадием Котовым перемахиваем через
невысокий заборчик во двор 26-й школы, слушаем песни под гитару
и обсуждаем с пикетчиками планы расширения акции протеста. А
потом возвращаемся в доставшееся нам от Лиги апатридов
получердачное помещение и ожесточенно спорим об оптимальном пути
обжалования отказа в выдаче приватизационных сертификатов.
Который и разъясняется на приемах Латвийского комитета по правам
человека нескольким тысячам посетителей.
Ноябрь 1998 года. Только что избран новый Сейм, у нас 16
депутатов, а меня больше волнует принятие старым Сеймом на
последнем заседании Закона "Об образовании". Что мы пытались
предотвратить всеми доступными нам средствами. Составляю
болванку заявления, безжалостно порчу воскресное утро коллеге
Леониду Райхману, и в качестве первого официального документа
фракции "ЗПЧЕЛ" появляется письмо к президенту с просьбой не
подписывать этот закон.
Июль 1999 года. Ночная партия в преферанс на асфальте прямо у
входа в президентский дворец. Публицист и будущий депутат Саша
Гильман, для которого газета "Неаткарига" потребовала принять
специальный закон, запрещающий ему выходить на трибуну думы,
горестно достает кошелек. Теперь у команды не будет проблем ни с
утренним кофе на ближайшей бензоколонке, ни со свежей прессой.
А до этого несанкционированный митинг и вечерний марш по улице
Валдемара. А потом оглашение президентского решения послать
закон "О госязыке" туда, откуда он пришел, крики "ура" и
ласковый летний дождик, оросивший слегка помятый нами газон. И
500 латов штрафа, который мы, кажется, не оплатили до сих пор.
Весна 2000 года. Экспериментальный выход на улицу для сбора
подписей в защиту русского языка и образования, за право
неграждан участвовать в местных выборах. Неторопливая беседа в
полицейской камере с членами моей молодежной команды,
доставленной туда прямо с Пурвциемского рынка. Обнаруженные мною
подчистки в полицейском протоколе, два административных суда и
прекращение дела уже после того, как затяжная уличная акция была
благополучно завершена.
9 мая 2000 года. Уже отгремел салют, погасли прожектора, и мы с
Котовым в кромешной мгле разыскиваем флаги и транспаранты, гордо
влекомые ветеранами и молодежью на утренней демонстрации. Несем
атрибутику в машину Вадима Гайлиша, единственного в нашей партии
предпринимателя. Звонок по мобильнику, и приходится рысцой
бежать к трибуне.
А там немногочисленные руководители общественных организаций
стоят между цепочкой спецназа и несколькими сотнями взобравшихся
на скамейки парней и девчат, поющих "Катюшу", размахивающих
трехцветными флагами и скандирующих - Россия, Россия! Ну, со
своими договориться нетрудно. Россия, мол, Россией, а скамейки
убирать надо. Так потихоньку и инвентарь спасли, и ситуацию
разрядили.
В общем, типичные будни правозащитника-"равноправца". Знакомые
и всем моим товарищам. Поэтому я с удивлением следил за столь
резкой реакцией властей и прессы на резолюцию сентябрьской
конференции "ЗПЧЕЛ" об объявлении кампании ненасильственного
сопротивления, в данном случае языковому законодательству. Мы
находимся в режиме такой кампании уже 10 лет. И все наши уличные
бдения 1998-2000 годов, равно как и разошедшиеся по свету
многочисленные аналитические документы, не пропали даром.
Первый проект нового закона о языке, гораздо более жесткий, чем
в конце концов принятый, появился еще в 1995 году. А тут уже
2001-й на дворе, а штрафные санкции за использование
родного-иностранного еще обсуждаются в Сейме. И на вывесках
по-русски писать можно.
Конечно, мы не удовлетворены степенью своего влияния на
ситуацию. И положение, к примеру, с системой образования на
русском языке или с выселением людей на улицу просто
трагическое. Но я твердый сторонник схемы неустойчивого
политического равновесия, когда всякое ослабление сопротивления
произволу резко сдвигает вниз чашу весов с нашим жребием. И
достигнутый уровень равновесия - далеко не тот худший
исторический вариант, который обязательно бы реализовался в
случае, если бы мы не делали хотя бы того, что можем сделать.
Вернемся все же к январю 1991 года. Тогда был как раз тот
редкий момент, когда активная линия поведения людей, четко
определенная гражданская позиция могли резко изменить не только
текущую ситуацию, но и весь ход истории. Речь шла не столько о
независимости стран Балтии, сколько о судьбе государства с
огромной территорией, тремястами миллионами населения,
столетиями обеспечивавшего геополитическое равновесие. Судьбе
нашей Родины, наконец. А Прибалтику просто выбрали в качестве
полигона для опробования технологий развала СССР.
Прошел еще слишком малый по историческим меркам срок, чтобы
понять, что мы, и далеко не одни русские, потеряли. Распад
Римской империи, к примеру, погрузил Европу в эпоху варварства
на тысячу лет. Пока же Латвия за десять лет самостоятельного
плавания парадоксальным образом умудрилась полностью утратить
материальную основу государственной независимости - развитые
индустрию и сельское хозяйство. Демографический и культурный
кризис однозначно свидетельствуют о том, что и главная задача
Атмоды - сохранение якобы гибнувшего под гнетом оккупантов
латышского народа, гораздо лучше осуществлялась в рамках СССР,
чем в педофильной и управляемой взяточниками независимой
республике.
Я эту судьбоносность событий кожей чувствовал, и дежурствами у
горячего телефона не ограничивался. Дневника, увы, не вел. Но
активно старался внедриться в СМИ всех направлений и видов. Пока
не сформировалась редакция радиостанции "Содружество", весьма
энергично
заполнял эфир своим далеким от дикторских стандартов голосом.
Это все улетело в пространство, а вот копий статей сохранились.
К примеру, в "Советской Латвии" за 7 февраля. Между различными
президентскими указами и решениями ЦК и ЦКК затесался и мой
отчет о январских событиях. Вопрос гражданства и грядущего
апартеида, планируемых ограничений экономических прав будущих
неграждан четко назван проблемой номер один. Говорится и о
вариантах дальнейшей судьбы предприятий союзного подчинения и,
разумеется, их работников. Ну и чуть-чуть о сумасшедшем росте
цен. Хотя именно с митинга у здания Совета Министров против
повышения цен и начались все наши январские приключения.
Накануне я выступил перед представительной компанией портовых
грузчиков у себя в округе, прямо на территории порта. И на
следующий день с удовлетворением обнаружил у правительственного
здания значительную часть своей аудитории.Упомянута в статье и
подача петиции в обороняемый баррикадами от так и не прибывшего
противника Верховный Совет. Петицию от имени группы из 59
депутатов мы, если память не изменяет, составляли вместе с уже
упомянутым депутатом от компартии. Сводилась она к предложению
нашим старшим по рангу коллегам использовать свой авторитет,
чтобы были разобраны баррикады, а рижанам обеспечены
безопасность и нормальные условия жизни. Сколотили небольшую
делегацию из 2-3 человек, причем особого конкурса на вакантные
места не наблюдалось. Загвоздка вышла с сопровождающим,
депутатом Верховного Совета, который в условиях "осадного
положения" оказался бы нелишним. После долгих поисков нашли
безотказного Ивана Иванова, впоследствии "равноправна", потом
"социалиста", с такими замечательными фамилией и именем,
бессменно присутствующего в думе всех составов. Все посты, кроме
последнего, прошли без проблем. Благо мандаты у нас и НФЛовцев
одинаковые Не то, что теперь - синий и фиолетовый паспорта. А на
проходной в искомое учреждение нас задержали. Иванов с петицией
куда-то делся. Сидим бесконечно долго под охраной двух
автоматчиков, слишком сильно нервничающих для лиц, держащих в
руках оружие. Обстановку разрядили появившиеся, кажется, вместе
с Ивановым депутаты Моссовета, приехавшие к нам выполнять роль
посредников. Сейчас вспоминаешь и думаешь - прямо Косово
какое-то. Слава богу, что крови пролилось по минимуму. Сели с
ними в трамвай и проехали одну остановку до здания ЦК. А там
противоположный лагерь-те же автоматчики, готовые в любую минуту
передернуть затвор. Такая вот челночная дипломатия.
Убедившись, что стрельбы в обозримом будущем не предвидится, я
несколько позже основной команды отправился в запланированную
командировку в Москву. Обошел там несколько редакций городских
газет, интервью давал. Больше всего запомнилась встреча с
наиболее продвинутыми "демократами", организованная обществом
"Мемориал".
В довольно большом и битком набитом зале мне пришлось выступать
сразу после просмотра фильма о бойне в Вильнюсе, привезенного
литовскими кинематографистами. Ощущение не из приятных. Тогда я
не мог предвидеть, что Буткявичус, один из руководителей
вооруженных формирований Литвы, впоследствии попавший в тюрьму
за получение крупной взятки, заявит, что саюдисты для достижения
искомого пропагандистского эффекта стреляли по своим. Мог и
соврать, конечно. Но кровь невинных жертв, полившаяся с экранов
телевизоров в ответ на неуклюжие попытки Москвы и местных
федералистов переломить ситуацию, была чрезвычайно кстати для
противоположной стороны. А в Риге немножко не по плану пошло, и
наличие в событиях 20 января развернувшегося в присутствии
десятков невесть откуда набежавших журналистов заранее
срежиссированного сценария бросалось в глаза.
Некоторые слушатели, поняв с первых фраз, что я не за "вашу и
нашу свободу", демонстративно покинули зал. Но постепенно
удалось разъяснить разницу между происходящим в Вильнюсе и Риге.
Армия - в казармах, в события не вмешивается. Рижский ОМОН, он и
есть рижский, почти сплошь местные ребята. Население города
раскололось на две части: одни - за независимость, другие -
против. Последние ничуть не хуже первых. А я не какой-либо
"зловредный партократ", а вполне беспартийный избранник народа -
на альтернативной основе из 13 кандидатов. Причем оставил за
спиной в первом туре директора почти дожившего до наших дней
УБА-Ка - кандидата от горкома партии, двух кандидатов от
Интерфронта и самого председателя Объединенного совета трудовых
коллективов. Так как эта история представляет самостоятельный
интерес, остановлюсь на ней подробнее. Наиболее опасным моим
соперником на проходящих в декабре 1989 года выборах оказался,
конечно, председатель ОСТК - один из руководителей порта. Занял
я второе место с отрывом от третьего всего в 15 голосов. Да и то
лишь благодаря тому, что моя представительница на самом близком
к порту избирательном участке, исключительно умная и
самоотверженная дама (офицерская дочка!), зафиксировала попытку
вброса бюллетеней в пользу конкурента и подняла скандал. Ну а
проиграть представителю НФЛ во втором туре, когда в округе из
семи тысяч жителей 70% русскоговорящего населения, я уже не мог.
Выдвинул меня родной трудовой коллектив, а поддерживал Центр
демократической инициативы, первая и единственная тогда
некоммунистическая организация, которую сумело создать
рус-скоговорящее население Латвии. К нам утекли американские
предвыборные технологии, которыми был щедро снабжен НФЛ.
Преподавала их кандидатам в депутаты незаурядная во всех
отношениях женщина, которая и сегодня принадлежит к латышской
интеллектуальной элите. Ну а моя небесхитростная славянская душа
сумела хорошо модернизировать их применительно к поздней
советской действительности и особенностям вдоль и поперек
исхоженного избирательного округа. Все окрестные заборы украшали
ксерокопии написанной мною газетной статьи с характерным
названием - "Прежде всего - права человека!". Этой
сформулированной еще тогда для себя идеологии и придерживаюсь до
сих пор.
Помню тогдашние наши жаркие споры о приоритетах муниципальной
избирательной кампании - выдвигать ли на первый план проблемы
большой политики или сосредоточиваться на замусоренных улицах и
протекших крышах? По большому счету партия, контролирующая
исполнительную власть, должна привести туда новых людей, умеющих
решать муниципальные проблемы. Если в Риге победит "ЗПЧЕЛ", то
тогда, очевидно, будет востребован абсолютно неиспользуемый ныне
потенциал русскоговорящей части населения города, среди которой
немало талантливых управленцев и инженеров. Ну а тактика
действий в оппозиции описана выше.
В отличие от парламента, на муниципальном уровне нет жесткого
разделения законодательной и исполнительной власти. Отбыв в
Рижском горсовете почти пятилетний срок, я хорошо это
почувствовал. Вложил много усилий в программу совершенствования
водоснабжения, курировал строительство очистных сооружений,
давал отзывы на различные экологические проекты. Ну и на
лоббирование интересов жителей округа время находил. По крайней
мере неоднократно обивал пороги и районного, и городского
исполкома. Как раз в центре округа находилось кольцо изношенных
до предела жилых домов с печным отоплением (после десяти лет
"развития" желанным сейчас для многих!) и даже без водопровода.
Во время предвыборных походов избиратели буквально выдавили из
меня обещание построить прямо в центре этого амфитеатра хорошую
баньку. И я, как и большинство слуг народа, свое обещание не
выполнил. Добился-таки включения строительства в план, завезли
уже все материалы. Но тут настал роковой январь, президиум
райсовета сверг председателя исполкома, официально объявил войну
СССР (!), вскрыл районную кассу и щедро премировал своих членов
за боевую доблесть. А стройматериалы тем временем вульгарным
образом сперли. Кто-то перепродал и бизнес свой завел, нашел
свое место в светлом капиталистическом завтра.
Возвращаясь к московской встрече, с удовлетворением отмечу, что
сумел-таки посеять з¬рна сомнения в умах весьма предубежденных
слушателей. Уже по окончании официальной части отвечал на
множество вопросов. А через год с небольшим повстречал одного
бывшего "демократа" на организационном собрании будущих
"красно-коричневых".
Конечно, без присутствия СМИ такие встречи являются больше
пробой сил, чем инструментом влияния на ситуацию. Поэтому
позволю себе переместиться во времени на месяц вперед.
Конец февраля. Собрание "русской демократической общественности
Латвии" во Дворце культуры завода ВЭФ, транслируемое в прямом
эфире по телевидению и радио. Как раз накануне судьбоносного
опроса 3 марта. Все присутствующие, разумеется, за
"демократическую и государственно независимую Латвию". Я же,
незваный гость, сильно сомневаюсь в возможности такого сочетания
одеколона и шампуня в одном флаконе.
Горячо обсуждается возможность допуска к голосованию не имеющих
паспортов офицеров. При этом организаторы понимают, разумеется,
что голоса офицеров никак не повлияют на ситуацию. Некоторые,
возможно, даже предвидят, как "демократическая и независимая"
поступит с офицерами - негражданами, пожелавшими в ней остаться.
Вначале пропустит через сито ДГИ, а потом пожизненно лишит права
на натурализацию уцелевших.
Первым подаю записку в президиум и слова, конечно, не получаю.
Чувствуя, что собрание идет к концу, начинаю кричать с места,
что тут зажимают вполне русского, демократического, да еще и
официального народного избранника. Выхожу на трибуну и узнаю
впоследствии, что с первых же моих слов отключили телевидение.
Только светлый облик успел мелькнуть на экранах. Радио же, по
недосмотру, осталось. Разъясняю, что 3 марта голос
присутствующих в зале и большинства тех, кого они представляют,
понадобится в последний раз. Как жаль, что оказался прав именно
я, а не они.
Баррикадное противостояние счастливо завершилось указом
премьера Павлова об обмене крупных советских купюр. Сделать это
можно было только по месту жительства, и волна захлестнувших
Ригу селян быстро схлынула.
Людей, погибших при так и невыясненных обстоятельствах,
посмертно канонизировали, семьям дали пенсии. Как и везде, в
семьях оказались и неграждане. Хватило ума дать женам погибших
милиционеров гражданство по статье "за особые заслуги". Так и
тут не обошлось без скандала. Детей забыли в указе упомянуть, и
ДГИ долго размышлял, как выполнить противоречивые указания
начальства.
Так и живем в государстве, построенном на лжи. Малой лжи января
и большой лжи марта 1991 года.
Сейчас, накануне очередных выборов, ложь, в которую уже вложены
огромные деньги, будет преследовать нас поминутно. Мы и внутри
движения "Равноправие", и в Латвийском комитете по правам
человека еще в 1993 году долго спорили, а стоит ли вообще
участвовать в выборах, когда такая значительная часть населения
лишена политических прав. Позднее и к кандидатам в депутаты
стали предъявлять различные абсурдные требования. Учитывая
возможности, предоставляемые депутатскими мандатами, в том числе
и для защиты интересов неграждан, мы регулярно проводим своих
людей в представительные органы власти. Но, не желая вписываться
в систему апартеида, организовали четыре альтернативные кампании
достаточно внушительного размаха, приуроченные к официальным
выборам.
Сто тысяч подписей за право голоса для всех в 1993-м, 40 тысяч
участников выборов руководства Лиги апатридов в 1994-м, 75 тысяч
подписей за сохранение русских школ в 1996-1998-м, 65 тысяч -за
право использовать родной язык и голосовать на местных выборах в
2000 году. Все это гораздо лучшее свидетельство нашей решимости
самим определять собственную судьбу, чем результаты лукавых
социологических опросов.
|
РУБРИКА | |